– Ты пойдешь на службу. – Он еще раз воздел свой перст. – Ты будешь думать о зле, которое причинил этому монастырю. Ты забудешь этого мальчика. А я… я отвезу его в один из моих сиротских приютов и буду заботиться о нем, как забочусь о сотнях тысяч других душ, находящихся под моей опекой. Он не понесет наказания за тот ущерб, который нанес сегодня. Но и выгоды не получит.

Аббат впился в мою шею пальцами и потащил меня прочь из комнаты. Я заплакал.

– Если ты еще когда-нибудь прервешь мою мессу, – шепнул он мне на ухо, – я отрежу тебе язык и скормлю его…

– Стойте!

Мы обернулись. Николай стоял на верхней ступеньке лестницы. Мешка с картошкой на его плечах как не бывало. В глазах его блестели слезы.

– Вы не можете сделать этого, – сказал он.

– Ты понимаешь, что говоришь? – спросил аббат.

– Аббат, я поклялся защищать этого ребенка.

На мгновение аббат потерял дар речи. Я услышал, как дыхание замерло у него в горле. Я почувствовал, как его сжатая рука затряслась от ярости, и так же дрожал его голос, когда он наконец заговорил:

– Ты только единожды давал клятву, брат Николай, и твоя клятва была дана этому аббатству. Поэтому позволь мне выразиться ясно: у тебя есть выбор. Ты можешь вернуться к своей первой и вечной клятве, и я отведу этого ребенка туда, куда мне будет угодно. Или же ты можешь нарушить эту клятву, и тогда ты и этот ребенок незамедлительно оставите монастырь. Второе мне нравится больше.

Лицо Николая было красным, как в те моменты, когда он бывал пьян.

– Отец, я молю вас о прощении, я выбираю…

Выбор его так и остался неизвестен, потому что в тот самый момент мы услышали голос человека, который, спотыкаясь, поднимался вверх по лестнице.

– Хвала Господу, – произнес этот новый голос. – Аббат, вы нашли его.

IX

– Ульрих фон Геттиген. – Желтокожий человек задохнулся и протянул ко мне потную руку. – Regens Chori[13] того аббатства.

Я постарался увильнуть от этой руки, как будто она также намеревалась потащить меня вниз по ступеням. Я узнал этого человека. Именно он стоял в церкви перед певчими, когда я попытался присоединиться к ним.

– Да, я нашел его, – сказал аббат. Он стянул меня вниз еще на одну ступеньку, и я оказался между двумя мужчинами. – И теперь он отправляется в Роршах. И больше не будет нас беспокоить.

– Нет, – сказал регент и схватил меня за руку.

Аббат еще крепче сжал мою шею.

– Что вы имеете в виду? – спросил он.

Ульрих перевел взгляд с аббата на Николая, потом снова посмотрел на аббата. Я попытался высвободить руку, но хватка регента была крепкой.

– Ради хора, конечно.

– Хора?

– Да.

В наступившей за этими словами тишине я перестал извиваться и внимательно посмотрел на Ульриха фон Геттигена. Его желтая кожа туго обтягивала череп и была почти прозрачной, как у цыпленка, которого на короткое время поместили в кипящую воду. Седые волосы, казалось, были выварены до основания, подобно перьям, – их жидкие пучки торчали у него за ушами и на макушке.

И все же то, как он выглядел, поразило меня гораздо меньше, чем то, как он звучал. Хотя дышал он с трудом, струйка воздуха, выходящая из его рта, была легкой, как шепот, она напоминала сквознячок, дующий в щель под дверью. Его сердце билось так тихо, что мне почти не удавалось его услышать, и, хотя я очень старался обнаружить еще какие-нибудь зацепки, которые помогли бы мне лучше узнать его – как он потирает руки или как хрустят его колени, – я не слышал ничего.

– Нам нужно послушать, как он поет, – сказал Ульрих.

Он притянул меня к себе и от нетерпения закусил губу.

– Мы уже слышали, как он поет. В наивысшей степени раздражающе.

– Всего несколько нот, аббат. Всего одно мгновение, возможно, это нечто экстраординарное.

– Послушайте его, – встрял Николай.