Департамент нераскрытых дел (сборник) - Рой Викерс (1950)

В тот год лето выдалось тропически жарким, и 19 июня было одним из немногих дождливых дней. Флоренс повела сына в отель «Метрополь», чтобы угостить чаем. Свидетельство некой больничной сестры, разглашенное без ее ведома, позволило нам двадцать лет спустя восстановить события того далекого дня. Мы даже можем утверждать, что, когда Флоренс вручила сыну пару монеток, в ресторане отеля оркестр играл композицию Ирвинга Берлина «Регтайм-банд Александра», которая только-только пришла из Америки.

Выяснилось, что у сына кончились карманные деньги. Открыв кошелек, полный золотых соверенов, серебряных шиллингов и бронзовых пенсов, Флоренс замерла в нерешительности, не зная, что выбрать. В прошлый раз она дала мальчику соверен, но не могла вспомнить, как давно это было. Муж часто шептал ей между поцелуями, что она очаровательная маленькая глупышка, которая не знает цены деньгам. Флоренс не хотела, чтобы Сесил унаследовал ее недостатки, поэтому решила не давать ему соверен и достала две полукроны.

…яичницей в свежескошенном сене…[7] —

негромко пропела Флоренс под звуки оркестра и обратилась к сыну:

– Ты ведь еще не знаешь цены деньгам, верно, дружок? Но теперь ты уже большой мальчик и должен уметь обращаться с деньгами. Деньги, видишь ли, важная штука. Ты ведь не хочешь, чтобы папочка содержал тебя, когда ты станешь взрослым мужчиной, правда? Вот тебе пять шиллингов. Посмотрим, сколько у тебя останется, когда я приеду сюда на следующей неделе в день встречи выпускников.

Даже в те дни пять шиллингов были суммой более чем скудной для мальчика из состоятельной семьи. Но Флоренс желала своему малышу только добра. Легкая хрипотца смягчила резкую нотку укоризны в ее голосе, придав ему еще большую проникновенность.

– Я буду беречь деньги, матушка. А лучше и вовсе не стану их тратить, а сберегу для вас.

Можно себе представить, сколь часто Флоренс давала подобные обещания своему мужу, облекая их в более изощренную словесную форму, как это обычно делают взрослые. Она не подозревала, что мальчик говорил всерьез и даже более того: с пугающей решимостью.

Вечером, за пять минут до отхода ко сну, когда мальчишки шалили и дурачились, перед тем как разойтись по дортуарам, тринадцатилетний капитан школьной крикетной команды занимался самой нудной из своих административных обязанностей.

– А, вот ты где, юный Арнотт! Мне нужен от тебя шиллинг на чаевые для смотрителей поля в день встречи выпускников.

– Отцепись! – огрызнулся Сесил. – Не понимаю, почему мы должны платить им чаевые. Это их работа.

– Не городи вздор! Все уже внесли деньги. Ты ведь не сквалыга, Арнотт? Монеты у тебя есть. Днем приезжала твоя мать.

Мальчишки знают друг о друге все. Один мальчуган сделал робкую попытку оправдать непростительную скаредность приятеля и заискивающе пискнул:

– Мать дала ему всего пять шиллингов.

– Выходит, мамаша у него такая же скряга, как он.

Остальные мальчишки покатились со смеху, и Сесилу показалось, будто они смеются над скупостью его матери. Словно бешеный звереныш он бросился на обидчиков, на всех разом, раздавая удары направо и налево. Ему удалось так основательно отделать тринадцатилетнего капитана крикетной команды, что сестре-распорядительнице пришлось останавливать кровь и прикладывать примочки. Сесила не наказали, но в следующем семестре, 10 октября, директор написал его отцу сочувственное письмо, где в самых деликатных и тактичных выражениях попросил забрать ребенка из школы.

«Сесил не ладит со своими школьными товарищами. Другие ученики считают его жадным, и хотя все наши преподаватели и я сам делаем все возможное, чтобы развеять это предубеждение, боюсь, наши усилия напрасны. Думаю, бедный мальчик никак не может оправиться после трагической смерти матери. Должно быть, пережитое потрясение сказалось на хрупкой психике ребенка, отчего у него развилась странная боязнь потратить карманные деньги».