Ходячие мертвецы. Вторжение - Роберт Киркман, Джей Бонансинга (2015)

Казалось, тоннель растягивался, как раздвижной телескоп, и это было похоже на сон, в котором он не мог никуда прибыть, и не важно, с какой скоростью он будет бежать. Грудь Боба пульсировала болью, теперь он чувствовал давление. Немела шея. Левую руку будто резали ножом, суставы ломило. Он немного замедлил ход, затем почувствовал, что сходит с ума, и снова побежал быстрее. Свет фонаря скакал. Стены расплывались. Он рывками глотал воздух. Кружилась голова. Оглушенный взрывами, теперь он мог слышать только барабанные синкопы собственного дыхания. Заболела челюсть. Боль стреляла по рукам. Он стал медленно ковылять, держа фонарь одной потной рукой, а другой хватаясь за живот. Его тошнило. Грудную клетку будто сковал металлический обруч. Горло горело, и с каждым вдохом воздух в легких раскалялся все больше. Боб положил свободную руку на грудь, и ему казалось, что на ребра уже давит слон, не меньше.

Его хромая походка перешла в тяжелый, неуклюжий шаг, и он скрючился от боли. Внезапно мужчину вырвало – похоже на водянистый зевок, содержимое желудка испачкало его и без того грязную майку и дорожные башмаки. У него почти ничего не было в животе, поэтому рвота не принесла облегчения, зато еще больше ослабила его и заставила шататься из стороны в сторону.

Наконец он остановился, наклонился, уперся ладонями в колени. Он весь взмок, и пот стал холодным, как лед, и липким. Боб выронил фонарик. Теперь на грудную клетку стало давить еще сильнее, будто к сердцу подвесили тысячетонный камень.

Его сердце.

Его проклятое сердце.

Он упал на колени. Схватился за грудь. Ситуация представлялась ему с разных сторон. Сначала он мог думать только о Лилли и остальных, и что он должен просто перетерпеть, потому что лучше других знал: масса других причин может вызвать симптомы, которые просто напоминают сердечный приступ.

Вот тогда головокружение и удушье обрушились на него и утянули за собой. Он упал, все еще держась за живот, прерывисто хватая воздух у самого пола тоннеля, с каждым выдохом поднимая облака черной пыли.

Вторая стадия осознания наступила приливом раскаленной добела злости: ты идиот, ты дурак, ты должен был быть врачом, а теперь посмотри на себя. Посмотри на себя. В самый худший из возможных моментов. Вся твоя беспечная жизнь теперь настигает тебя!

Все эти попойки, поздние отходы ко сну, сигареты, острый томатный соус и чипсы, сочные, с маслом и беконом, и жареная курица, и бананово-сливочный пирог – все наказания, которым он подвергал сердце все эти годы, – все это возвращалось сейчас, по заслугам.

Свалившись на спину во внезапном приступе агонии, он ощутил острую боль, посылающую спазмы в центр грудной клетки, обхватил себя руками и судорожно хватал ртом воздух. Он смотрел на потолок сквозь слезы. Его легкие жаждали кислорода, который едва попадал в них. Наступила третья и последняя стадия – волна отчаяния.

Волна огромна – это действительно сердечный приступ, о котором доктор в Августе предупреждал его десятки лет назад, и он не мог случиться в более подходящий момент.

Из уголка глаза выкатилась слеза и поползла по левой стороне лица. Боб, не отрываясь, смотрел на источенные червями загогулины на потолке тоннеля в тусклом луче света от упавшего фонарика и чувствовал, как вокруг сердца сжимался кулак, как бетон заливал легкие, как застывала кровь в жилах и все становилось смазанным и расплывчатым. Он знал, что будет дальше, и думал о том, что не сможет снова увидеть Лилли, не сможет сражаться бок о бок с ней, не сможет увидеть ее сияющие карие глаза, наблюдающие за тем странным цирком, в который превратился мир.

Все это пролетело в его голове за миллисекунду, которая казалась вечностью.