Владыка Ледяного Сада. Конец пути - Ярослав Гжендович (2012)

Ехали. Драккайнен чувствовал, как колышется голова, как ломит мышцы голеней, которыми он обхватывал бока коня, а за каждым холмом открывался следующий, а в конце каждой лесной тропинки открывалась следующая котловина или следующий лес.

Когда отряд встал на короткий отдых, он сперва навалился на луку и сидел так, бессильно свешиваясь, а потом вынул ногу из стремени, перекинул ее через спину коня и свалился, будто мешок, на снег.

– Вуко?.. Вуко! – кричала Цифраль.

– Ульф?.. Ульф! – заглушал ее Филар.

– Что с ним? – кричал Грюнальди.

Голоса мешались со все усиливающимся снегом и белым шумом, что шел со всех сторон. Он открыл глаза и увидел обеспокоенные лица и накладывающуюся на них двоящуюся фигурку трепещущей феи. Снова закрыл глаза. За опущенными веками, внутри его головы, было темно, сухо, тепло и спокойно.

Он снова очнулся, потонув в остро-сладком, пряном, ледяном напитке. Закашлялся и фыркнул им, а потом сумел сделать несколько глотков, перевалился на бок и сблевал. Стоял некоторое время на четвереньках, с коленями и ладонями, воткнутыми в снег, потом загреб снег ладонью и омыл лицо. А потом встал на колени и следующую горсть прижал ко лбу. Некоторое время сидел так, не двигаясь, пока ледяная каша медленно таяла в ладонях.

– Цифраль, запусти какие-нибудь эндорфины, мы должны ехать дальше.

– Что он говорит?..

– По-своему. Какие-то молитвы или заклинания. Для него это нормально.

– Ну не знаю… Мой дядя тоже так делал, когда получил обухом в лоб. И протянул недолго.

– Вуко… Ты не можешь так напрягаться…

– Я должен, Цифраль, – прохрипел он. – Piczku materinu, нас же тут перебьют, если мы не отправимся в путь.

Вытер лицо снегом и тяжело поднялся на ноги. Почти чувствовал, как в голове поскрипывают какие-то клапаны и успокаивающие гормоны начинают вливаться в кровеносную систему, как насыщают кровь, смешиваются с нею, как пышут паром очаги боли в теле, когда омывает их несущий успокоение поток.

Он сплюнул густой слюной в снег, ухватился за луку седла и поднял ногу, пытаясь воткнуть носок сапога в стремя.

Они ехали.

Стало немного получше, и они удержали темп. Он все еще раскачивался в седле, но, по крайней мере, знал, куда движется. В голове продолжал гудеть лесной пожар, но это уже не был замерший в безвременье ядерный взрыв.

* * *

Остальное помню, будто во сне. Как жар и бред.

Купы кустов и камыша, маячащие в темноте, сверкающая автострада реки, присыпанная слоем снега, мерцающего, как слои бриллиантовой пыли. На этот раз мне не дают слезть – стягивают с конской спины. Множество рук цепляется за полы куртки и пояс, меня кладут на землю, придерживают, словно смертельно пьяного.

Я слабо протестую, но слышу собственное пьяное бормотание – и соглашаюсь со всем. Кто-то расседлывает Ядрана, накрывает его попоной и выгуливает по льду с другими конями. Вижу, что трое арбалетчиков остаются вокруг группы, треугольником, и целятся в заполненный снегом мрак.

Расстилают мне кусок меха, а потом сажают: аккуратно, как столетнюю бабку, опирая меня о седло. Словно бы я стеклянный и в любой момент могу разбиться.