World Of Warcraft: Перед бурей - Кристи Голден (2018)

– Ты зашел слишком далеко, Андуин Ринн! – прорычал Седогрив. – Как ты посмел привести это создание в Собор Света?! Мало королевству твоих извращенных идеалистических стремлений к миру, так еще и это?! – Голос Генна задрожал. – Алонсий Фаол был моим другом. И другом Туралиона. Мы оба смирились с его смертью. Он был похоронен в Фаоловой Могиле в Тирисфальских лесах. Зачем ты подверг нас такому?

Но Андуин не дрогнул. Этого он и ожидал. Не получив ответа, Седогрив повернулся к первопричине своего гнева.

– Ты чем-то околдовал мальчишку, подлец?! – заревел он. – Я знаю, кое-кому из жрецов такое по силам! Освободи Андуина, ступай отсюда прочь, и я не стану рвать твой сгнивший труп в клочья! Ты предпочел честной смерти… существование ходячим мертвецом. Тварью из ночного кошмара. А еще ты не можешь не знать, что случилось со мной. С моим народом. Какое горе причинили мне ваши, как отвратительно мне то, во что ты превратился. Будь у тебя хоть капля достоинства, хоть капля уважения к тем, кого ты некогда называл друзьями, ты бросился бы в огонь в первый же из ваших Тыквовинов и избавил нас от такого!

Андуин закрыл глаза. Казалось, яд, изливаемый Седогривом на человека, которого он так любил при жизни, разъедает изнутри его самого. Да, он знал, что будет нелегко, но вовсе не ожидал от разгневанного Генна такой злобы.

Однако сам Фаол, ничуть не удивленный подобной реакцией, смотрел на Генна с печалью.

– Ты стоишь в нескольких шагах от старого друга и бьешь меня словами, нацеленными на то, чтоб ранить побольнее, – сказал он. – И я понимаю, отчего.

– Оттого, что ты – чудовище! Оттого, что твой народ – мерзкие выродки, и в мире им не место!

Фаол покачал головой. Голос его звучал по-прежнему спокойно, разве что с легкой примесью скорби:

– Нет, мой старый друг. Все это оттого, что ты боишься.

Андуин изумленно заморгал. Генн Седогрив был кем угодно, только не трусом. Вмешиваться Андуину не хотелось, но если Фаолу будет угрожать опасность, он был к этому готов. Хотя архиепископ, вероятнее всего, даже в таком состоянии был жрецом куда более сильным, чем ему, Андуину, когда-либо доведется стать.

Седогрив замер на месте.

– Я убивал и за меньшие оскорбления, – негромко прорычал он.

– Знаю, – продолжал Фаол, прижав иссохшую ладонь к костлявой груди. – Однако ж повторю: ты боишься. О, нет, конечно же, не меня лично. Уверен, ты не сомневаешься, что сможешь разделаться со мной в мгновение ока. Возможно, в этом ты и прав, но выяснять я бы не советовал. – Он скорбно покачал головой. – Нет, Генн Седогрив. Ты боишься другого. Ты уверен, будто, если здесь, рядом со мной, признаешь, что Отрекшиеся – не чудища, которым нет прощения, если проявишь хоть толику понимания, доброты, сострадания, дружеских чувств, это будет означать, что гибель твоего сына была напрасной.

Человеческий вопль боли и ярости перерос в волчий вой. Спина гилнеасского короля выгнулась дугой, тело задрожало, скорчилось, окуталось таинственной дымкой, серой, как волчья шерсть. Сделавшись мускулистее, выше ростом, он по-волчьи присел, подобрался, приготовился прыгнуть на Фаола, но Туралион схватил воргена за плечо и покачал головой.

– Кровопролитию здесь не место, – сказал он.

– У этой твари даже нет крови! – хрипло, отрывисто прорычал Генн. – Он склеен, связан воедино гноем и магией, точно марионетка!

– Я понимаю, что такое утрата, – продолжал архиепископ. Андуин молчал, пораженный его спокойствием. – И неплохо знаю тебя. Ты не желаешь расставаться с этой болью. Она тебе неплохо помогает. Она дает тебе способность драться с необузданной яростью. Вот только оружие это – обоюдоострое. И в эту минуту оно преграждает тебе путь к пониманию, которое могло бы изменить твой мир.