Некоторые люди, включая многих моих друзей-ученых, считают такой взгляд на вещи крайне пессимистичным. Меня даже называли пораженцем, но это совсем не так. Я восхищаюсь достижениями человечества, которых мы добились благодаря бесконечному поиску новых знаний. Меня спрашивают: «Если мы никогда не получим окончательный ответ, зачем вообще пытаться? И как понять, прав ты или нет?» Ответы на такие вопросы вы найдете в этой книге. Приступая к изучению природы человеческого знания (то есть наших попыток понять мир и свое место в нем), нужно признать, что наш подход фундаментально ограничен. Это понимание откроет перед нами новые двери, а не закроет их. Оно сделает поиск знаний бесконечным путешествием, вечным романом с неизведанным. Разве может быть что-то более вдохновляющее, чем уверенность в том, что в мире всегда будет что исследовать и что, как бы много мы ни знали, новые открытия неизбежны? Предположить, что у этого пути есть конец и когда-нибудь мы к нему придем, – вот что кажется мне пораженчеством. Перефразируя «Аркадию» Тома Стоппарда, «возвышает нас не цель, а сама необходимость познания».

Новые открытия проливают свет на отдельные участки непознанного, но стоит отойти чуть дальше – и их сияние теряется во мраке. Как и с любой жизненной загадкой, мы можем по-разному обойтись с этим фактом. Наш разум либо будет медленно, но верно продвигаться вглубь неизведанного, либо нет. Если мы выбираем второй вариант, то для борьбы с вечным незнанием нам требуется что-то помимо разума, например вера в альтернативные (в том числе сверхъестественные) объяснения. В итоге нам приходится выбирать между двумя полярными точками зрения – научным подходом и мистицизмом. Этот дуализм очень заметен в наше время. Я же предлагаю третий путь, основанный на понимании наших способов исследования реальности как источника бесконечного вдохновения, не требующего установления конкретной цели и не дающего обещания вечной истины.

По мере развития науки мы будем знать больше. Новые инструменты исследования ставят перед нами новые вопросы – зачастую такие, какие мы ранее даже не могли себе вообразить. Подумайте о развитии астрономии до и после изобретения телескопа (1609) или биологии до или после создания первого микроскопа (1674). Разве можно было представить себе, какую революцию в науке совершат эти приборы? Нестабильность у науки в крови. Для того чтобы двигаться вперед, ей нужно делать ошибки. Теории должны опровергаться, а их ограничения – обнаруживать себя. Чем глубже мы погружаем свои инструменты в ткань реальности, тем чаще обнаруживаем бреши в старых теориях, на обломках которых возникают новые. Если вы верите в то, что у этого процесса есть конец, – вы заблуждаетесь. Научный подход к знаниям ограничен, и ответов на некоторые вопросы мы никогда не получим. Некоторые аспекты окружающего мира обязательно должны оставаться неизвестными. Некоторые, как я покажу ниже, в принципе непознаваемы.

Установление границ научного познания – совсем не то же самое, что мракобесие. Наоборот, это проявление самоанализа, столь необходимого во времена постоянного теоретизирования и научного высокомерия. Описывая ограничения, налагаемые на наши объяснения физической реальности научной методологией, я пытаюсь защитить науку от нападок на ее целостность, а также объяснить, что наука движется вперед благодаря нашему невежеству, а не знаниям. Как отмечает в своей недавней книге Ignorance: How It Drives Science нейрофизиолог из Колумбийского университета Стюарт Файерстейн, все великие предположения в первую очередь представляют собой признания в невежестве. Претензия на обладание истиной – это слишком тяжелая ноша для ученого. Мы узнаем новое на основании того, что можем измерить, а все остальное должно повергать нас в трепет. Важно лишь то, чего мы не знаем.