Последнему, что и первому. Четыре очерка основных принципов политической экономии - Джон Рёскин (1860)

Много обольщений в различные времена пленяло умы обширных масс, но из них едва ли не самым любопытным и во всяком случае наименее заслуживающим уважения является обольщение современной так называемой наукой о политической экономии, утверждающей, что наиболее целесообразные правила общественной деятельности могут быть определены независимо от влияния общественных чувств симпатии. Бесспорно, как в алхимии, астрологии, магии и других суевериях, имевших столь же широкое распространение, так и в основе политической экономии лежит обольстительная мысль. «Чувства симпатии – говорят политэкономы – случайны в человеческой природе и нарушают естественный ход человеческой деятельности, тогда как алчность и жажда успеха являются постоянными ее свойствами. Устраним же непостоянные элементы и будем рассматривать человека просто как орудие, движимое алчностью, и исследуем, путем каких законов труда, купли и продажи достигается наибольшее накопление богатств. Раз эти законы будут определены, каждый может впоследствии внести в какой ему угодно мере случайные чувства симпатии и определить для себя результаты новых предполагаемых условий».

2

Было бы логически оправдано и плодотворно, если бы мнимо случайные элементы, впоследствии вводимые в исследование, были по своей природе однородны с первоначально рассматриваемыми силами. Если тело находится в движении под влиянием постоянных и случайных сил, самый простой и обыкновенный способ исследования состоит в том, чтобы рассмотреть путь этого тела при исключительном действии постоянных сил, а затем и сил отклоняющих. Но изменяющиеся элементы в данной общественной задаче не однородны с постоянными и, изменяя самую сущность исследуемых сил, они производят не количественное, а качественное, не математическое, а химическое изменение, вследствие которого все предварительное исследование лишается своего значения.

Мы производили исследования с чистым азотом и убедились, что это такой газ, опыты с которым вполне безвредны; но вот пред нами тот же азот в соединении с хлором; и в ту минуту, когда в силу «твердо установленных принципов» мы прикасаемся к нему, происходит взрыв, и мы вместе с нашими приборами вылетаем в потолок.

3

Заметьте, что я отнюдь не отвергаю выводов этой науки и не сомневаюсь в их правильности, если принять ее посылки. Я просто не интересуюсь этими выводами, как не интересовался бы выводами науки о гимнастических упражнениях, если бы она исходила из предположения, что люди лишены скелета. При этом можно было бы доказать, что обучающихся крайне удобно скатывать в шарики, сплющивать в лепешку или вытягивать в длинные канаты и что, раз это будет проделано, можно ввести в расчет и скелет, сделав соответствующие изменения в полученных результатах. Все эти рассуждения могут быть замечательно логичны, выводы вполне правильны, но только вся эта наука окажется ни к чему неприложимой.

Современная экономическая наука как раз находится в таком же положении.

Признавая, что человек не лишен скелета, она исходит из обратного предположения, что он состоит исключительно из костей, и выводит соответствующую окостеневшую теорию прогресса из отрицания в человеке души. Показав, где предел того, что может быть получено из костей, и построив ряд геометрических фигур из черепов и плечевых костей, она успешно доказывает неудобство появления души. Повторяю, что я не отрицаю правильности выводов этой теории, а утверждаю, что она неприложима к человеку и обществу в их действительном виде.

4