Я беру лежащие поверх журналы и раскладываю их на столе. Они подобраны с таким расчетом, чтобы угодить на любой вкус. Красивые журналы с почти лирическими названиями, оттененными эротическим смыслом, высокохудожественные черно-белые снимки в приглушенных тонах. На снимках – губы, тени, падающие на грудь, обнаженная женщина на банкетке, еще одна, «киска» которой отражается в разлитом на полу молоке. Женщины на этих фотографиях словно не подозревают о существовании камеры. Объектив играет роль спрятавшегося от глаз наблюдателя, не видимого в кадре вуайера.

Другие, не столь изысканные журнальчики изображают женщин, позирующих в самых изощренных позах. Они выставляют напоказ свои груди, широко разведенные ноги – эти как раз-таки прекрасно осознают присутствие камеры. Каждая клеточка гладкой кожи великолепно освещена, во всем намеренная и подчеркнутая сексуальность.

Третья разновидность журналов – откровенная порнография. Совокупления в различных позах, мускулистые самцы, кончающие в экстатическом оргазме на женщин, женщины с женщинами, седовласые мужчины с молоденькими девушками, групповой секс с одной женщиной на восьмерых мужчин.

Я откладываю журналы в сторону.

Я не способен на это. Просто не могу. У меня единственное желание – встать, выйти отсюда, уйти из клиники. Внезапно мне приходит в голову мысль, что и правда еще не поздно сбежать отсюда. Еще не поздно остановиться, просто встать сейчас из-за стола, выйти из кабинета, оставив пустой контейнер на столе, и никогда больше не возвращаться.

Стрелки на часах. Прошло уже четверть часа. Медсестра ждет в лаборатории. Майя ждет. Майя, которой каждый вечер колют гормоны. Нет, конечно, уже поздно. Теперь уже так просто не выйдешь отсюда. Уйди я сейчас, и мне придется начинать поиски новой жизни, начинать их в одиночестве, а я совсем не хочу сейчас начинать сначала и не хочу причинять ей страдания. Это мой долг.

Майя.

Я думаю о ней, представляю ее рядом с собой, обнаженную, представляю себе ее тело, выражение лица, которое у нее появляется во время оргазма.

В первой комнатке лаборатории сидит медсестра, склонившись над белого цвета микроскопом. Я покашливаю. Медсестра отрывает взгляд от окуляра.

Я протягиваю ей контейнер, пытаюсь придать своим движениям непринужденный, естественный характер. Она берет его с сосредоточенным лицом, быстрым взглядом оценивает количество. Я не отвожу взгляд. Она проходит в следующую комнату и отдает контейнер лаборанту. Они о чем-то беседуют. Где-то там, в той комнате, яйцеклетка Майи.

Медсестра провожает меня из лаборатории в другое помещение. Там стоят термос и пластиковые стаканчики, на блюде выложены фрукты.

– Хотите чашку кофе? – спрашивает она.

Ее голос. Она совершенно не меняется в лице, независимо от того, что она делает, наливает кофе или берет у меня из рук контейнер со спермой.

– Нет, спасибо.

– Все идет как надо, – говорит она. – Майе ввели наркоз. Она в палате в другом конце коридора. Через какое-то время вы сможете ее проведать.

Она говорит, что после наркоза к Майе не сразу вернутся ясные реакции на происходящее, моя задача проследить за ней. Она объясняет, что врач решил оплодотворить две яйцеклетки. Через несколько дней их введут в матку Майи.

Майя сейчас где-то в палате, без сознания. Ночью в чашке Петри происходит первое клеточное деление эмбриона. Единица делится на две части, на четыре, на восемь. Жизнь. Прошлое. Настоящее.

Я чувствую, что мне надо сглотнуть, голосовые связки затвердели и причиняют боль. Медсестра замечает, как напряглись мышцы моего подбородка, замолкает и улыбается мне.

– Нет причины беспокоиться. Все идет как надо.

13