Девочка и мальчик - Мортен Браск (2017)

– У меня потеет ладонь.

Справа от нас рельсы уходят под мост и дальше, в направлении пригородов на севере Копенгагена. Слева лужайка парка, она стала гораздо зеленее, покрылась весенними цветами. Поезда останавливаются на маленькой станции, и в воздухе над кустами разносится эхо объявлений из динамиков, предупредительные свистки, раздающиеся перед закрытием дверей отходящего поезда.

Майя останавливается и прижимает руку к груди.

– Мне нужно присесть, – говорит она.

– Давай сядем вон на ту скамейку.

Мы доходим до скамейки, и она ложится на нее.

– Тебе нехорошо? – спрашиваю я.

– Не знаю.

– Тебе нездоровится?

– Просто заболело в груди.

Ее лоб покрылся испариной.

– Мне не вдохнуть как следует.

– Может, ты перетянула грудь?

– Нет, дело не в этом.

В больнице Майе перевязали грудь, чтобы остановить лактацию. Перевязали туго, и медсестра сказала, что, возможно, будет больно, но в течение нескольких дней молоко перестанет вырабатываться.

Майя все еще лежит на скамейке. К платформе подходит поезд, из него выходят пассажиры, другие входят, пронзительный свисток, закрытие дверей.

– Может, немного ослабить тебе перевязку? – спрашиваю я.

– Нет.

– Почему ты отказываешься?

– Потому что не надо.

– Я могу сейчас ослабить, а потом опять затянем потуже.

Она открывает глаза.

– Зачем ты это говоришь?

– Что ты имеешь в виду?

– Зачем ты все время говоришь, что нужно ослабить перевязку?

– Потому что очевидно, что тебе тяжело дышать, когда так туго все затянуто.

Она снова закрывает глаза.

– Мне уже лучше.

– Полежи еще.

– Нет, я хочу идти дальше.

К перрону подходит следующий поезд. Мне видно его красные очертания сквозь ветки кустов. Опять голос в динамиках, открывающиеся двери. Я вспоминаю, каково это было – входить в поезд, когда я был маленький, вспоминаю эту зияющую щель между краем платформы и подножкой вагона, там внизу была темнота. Я боялся этого провала. Он был не такой большой, и я вполне мог через него перепрыгнуть, но, когда надо было садиться в поезд, папа всегда следил, чтобы я шел впереди, и как раз в ту секунду, когда мои ноги отрывались от перрона, я не мог не глянуть вниз и успевал почувствовать сосущее дыхание темноты. Я представлял себе, что было бы, прыгни я недостаточно далеко. Я мог не допрыгнуть до подножки, и моя нога соскользнула бы в это зияющее пространство. Я представлял, как меня утаскивает вниз, под поезд, как этот черный провал забирает меня. Представлял себе, что исчезаю, просто-напросто исчезаю.

Я обнимаю Майю.

– Оставь меня.

– Прости.

Мы поднимаемся по ступенькам наверх, на улицу Годтхобсвай.

– Погуляем еще? – спрашиваю я.

– Нет.

– Тебе все еще нехорошо?

– Голова кружится.

Мы возвращаемся на нашу площадь. Там на скамейках сидят люди. Молодежь пьет на солнышке пиво, мы пересекаем площадь, подходим к столикам перед рестораном. Там довольно много посетителей, официанты снуют между ними, исчезая в ресторане. Я высматриваю Николо. Он сидит внутри за столом, заваленном бумагами. Изучает документы, не думаю, что он замечает, как мы проходим мимо.

Майя ложится на диван. Пот льет с нее градом, она дышит с большим усилием. Я приношу ей воды со льдом. Она быстро выпивает стакан. Кубики льда позвякивают о стекло. Выпив три стакана, она откидывается назад, на диванные подушки.

– Мне не нравится, что ты такая горячая, – говорю я.

Я открываю окна, чтобы создать в гостиной какое-то движение воздуха. У нас где-то есть вентилятор, но я не помню, куда мы его зарыли, он где-то в каморке под крышей.

– Так получше?

Она не отвечает.

– Может, тебе что-то нужно?

– Да. Чтобы ты оставил меня в покое.