Цвет жизни - Джоди Пиколт (2016)

Я пересказывала самое интересное из того, что узнала за день: например, что половина населения страны носит бактерии метициллинрезистентного золотистого стафилококка в носу; что нитроглицерин при контакте с кожей может вызвать дефекацию; что из-за жидкости между позвоночными дисками утром человек почти на полтора дюйма выше, чем вечером. Но были вещи, которые я ей не рассказывала.

То, что я училась в одной из лучших школ медсестер в стране, имело значение только на территории кампуса. В Йеле остальные студенты выпрашивали у меня мои подробные конспекты или приглашали на семинары. На практике в больнице преподаватели хвалили мои знания. Но в конце дня, когда я заходила в магазин купить колу, владелец следил за мной, чтобы я ничего не украла. Когда я ехала в электричке, пожилые белые женщины проходили мимо, не удостаивая меня взглядом, хотя рядом со мной было пустое место.

Через месяц учебы в школе медсестер я купила йельскую кружку-термос. Мама решила, это потому, что мне приходилось каждый день вставать ни свет ни заря, чтобы успевать на электричку до Нью-Хейвена, и стала вставать еще раньше, чтобы заварить мне с собой свежего кофе. Но не кофеин мне был нужен — эта кружка стала для меня пропуском в другой мир. Каждый раз, садясь в электричку, я специально ставила ее на колени так, чтобы остальные пассажиры видели надпись «ЙЕЛЬ» у нее на боку. Это был флаг, знак «Я одна из вас».

До женской тюрьмы от Нью-Хейвена, оказывается, час езды, а то и больше. Когда приехали, меня и Лизу ведут в камеру, которая абсолютно ничем не отличается от камеры в здании суда, разве что здесь людно — пятнадцать других женщин уже находятся внутри. Сидений нет, поэтому я соскальзываю по стене и сажусь между двумя женщинами на пол. Одна держит руки перед собой, сплетя пальцы, и шепотом молится по-испански. Другая обкусывает кутикулы.

Лиза прислоняется к решетке и начинает сплетать свои длинные волосы в косу «рыбий хвост».

— Простите, — тихо говорю я ей. — Вы не знаете, мне разрешат один раз позвонить?

Она смотрит на меня:

— А-а, теперь, значит, захотела поговорить со мной.

— Извините. Я не хотела показаться грубой. Я… Для меня все это впервые.

Она стягивает резинкой кончик косы.

— Конечно, тебе разрешат позвонить. Сразу после того, как подадут черную икру и сделают хороший массаж.

Я поражена. Разве заключенный не имеет права на один телефонный звонок?

— Да, не совсем так, как в кино показывают, — шучу я.

Лиза берется за свою грудь и чуть приподнимает ее.

— Не верь всему, что видишь.

Женщина-охранник открывает дверь камеры. Молящаяся женщина встает, ее глаза полны надежды, но офицер жестом подзывает Лизу.

— Боже, Лиза, опять к нам?

— Вы совсем не разбираетесь в экономике? Все дело в спросе и предложении. Я не сама этим занимаюсь, офицер. Если бы на мои услуги не было такого спроса, то и предложение бы иссякло.

Охранница смеется.

— Спасибо, что объяснила, — говорит она и берет Лизу за руку, чтобы вывести.

Так по одному нас выдергивают из камеры. Никто из вышедших не возвращается. Чтобы как-то отвлечься, я начинаю мысленно составлять список вещей, которые нужно будет рассказать Адисе в тот прекрасный день, когда я смогу со смехом вспомнить все, что происходит со мной сейчас: что во время многочасового ожидания нас кормили чем-то таким странным, что я даже не поняла, овощи это или мясо; что заключенная, которая мыла пол, когда нас ввели в камеру, выглядела точь-в-точь как моя учительница во втором классе; что, хотя мне и стыдно за свою ночную рубашку, в камере со мной сидит женщина в костюме талисмана школьной команды по футболу. Затем наконец та же охранница, которая увела Лизу, открывает дверь и называет мое имя.

Я улыбаюсь ей, стараюсь быть как можно более послушной. Читаю ее имя на бейджике: Гейтс.