Ким - Редьярд Киплинг (1901)

– Но он, по крайней мере, не помчался ко мне за новым боевым конем и, бог знает, за каким количеством рупий. А что, полки твоих братьев тоже получили приказ?

– Не знаю. Я взял отпуск и спешно поехал к тебе на случай…

– На случай, если они раньше тебя примчатся выпрашивать деньги! О, все вы игроки и моты! Но ты еще ни разу не участвовал в конной атаке. Тут, и правда, хороший конь понадобится. И еще хороший слуга и хороший пони для похода. Подумаем, подумаем… – он забарабанил пальцами по луке седла.

– Здесь не место производить расчеты, отец. Едем к тебе.

– По крайней мере, дай денег мальчику; у меня нет при себе ни одной пайсы, а он принес благоприятные вести. Хо! Друг Всего Мира, война начинается, как ты и предсказывал.

– Да, война; я знаю, – спокойно подтвердил Ким.

– Что? – произнес лама, перебирая четки; ему не терпелось продолжать путь.

– Мой учитель не тревожит звезд за плату. Мы принесли вести, будь свидетель, мы принесли вести, а теперь уходим. – Ким слегка согнул ладонь, прижав ее к боку.

Сын старика, ворча что-то насчет нищих и фокусников, подбросил вверх серебряную монету, сверкнувшую на солнце. Это была монета в четыре аны, и на эти деньги можно было хорошо питаться в течение нескольких дней. Лама, заметив блеск металла, забормотал монотонное благословение.

– Иди своим путем, Друг Всего Мира, – прогремел старый воин, погоняя своего костлявого пони. – Единственный раз в жизни встретил я настоящего пророка, который не служил в армии…

Отец с сыном свернули в сторону; старик сидел так же прямо, как и сын.

Полицейский-пенджабец в желтых полотняных шароварах, тяжело ступая, направился к путникам через дорогу. Он видел, как мелькнула монета.

– Стой! – выразительно крикнул он по-английски. – Или вы не знаете, что с тех, кто выходит на тракт с этого поселка, полагается взимать налог по две аны с головы; всего четыре аны? Это приказ сиркара, и деньги идут на посадку деревьев и украшение дорог.

– И в брюхо полицейским, – отрезал Ким, отскакивая в сторону. – Подумай чуточку, человек с глиняной головой. Неужто ты полагаешь, что мы, как твой тесть-лягушка, выскочили из ближайшей лужи? Ты слышал когда-нибудь, как звали твоего брата?

– А кто он такой был? Оставь мальчика в покое, – в восторге крикнул старший полицейский, усаживаясь на веранде покурить трубку.

– Он снял ярлык с бутылки билайти-пани (содовой воды) и, повесив ее на какой-то мост, целый месяц собирал налог с прохожих, говоря, что на это есть приказ сиркара. Потом приехал один англичанин и проломил ему голову. Нет, брат, я городская ворона, а не деревенская.

Полицейский, пристыженный, удалился, а Ким улюлюкал ему вслед.

– Был ли на свете такой ученик, как я? – весело крикнул он ламе. – Тебе через десять миль от Лахора успели бы обглодать все кости, не оберегай я тебя.

– Я все думаю, кто ты такой; иной раз кажется – добрый дух, иной раз – злой бесенок, – сказал лама, тихо улыбаясь.

– Я твой чела, – Ким зашагал рядом с ним походкой, которая свойственна всем идущим в далекий путь бродягам мира и описать которую невозможно.

– Ну, пойдем, – пробормотал лама, и они в молчании шли милю за милей под бряканье его четок. Лама, как всегда, погрузился в размышления, но глаза Кима были широко открыты. Он думал, насколько эта широкая, улыбающаяся река жизни лучше тесных, людных лахорских улиц. На каждом шагу тут встречались новые люди и новые впечатления – касты, с которыми он был знаком, и касты, совершенно ему неизвестные.