Убийство на пивоварне. Чудовище должно умереть (сборник) - Николас Блейк (1937, 1938)

В некотором смысле я даже расстроен, что не смогу как следует насладиться агонией мерзавца, ибо он не заслуживает легкой смерти. Я хотел бы сжечь его на медленном огне или наблюдать, как его плоть грызут муравьи. Есть еще стрихнин; говорят, перед смертью тело отравленного бьется в страшных конвульсиях. Господи, да я готов собственноручно столкнуть его в ад!

Только что заходила миссис Тиг.

– Все пишете? – спросила она.

– Пишу.

– Повезло вам, есть чем отвлечься.

– Да, миссис Тиг, мне повезло, – осторожно ответил я.

По-своему она тоже любила Марти. Миссис Тиг давно бросила читать бумаги на моем столе. Специально для нее я оставлял наброски для несуществующей биографии Водсворта, которые вызывали у достойной женщины отвращение.

– Я не против хорошего чтения, – как-то заметила она, – но от вашей заумной писанины у меня делается несварение. Мой старик был большой любитель почитать: Шекспир, Данте, Мария Корелли – всех прочел и меня приучил. Говорил, надо развивать ум. «Что тебе до моего ума, Тиг? – бывало, возмущалась я. – Хватит и одного книжного червя на семью, а книжками сыт не будешь».

Тем не менее свои детективные повести я запираю в стол. Как и мой дневник. Впрочем, если эти заметки когда-нибудь попадутся на глаза постороннему, он наверняка сочтет их новым детективом Феликса Лейна.

3 июля

Вечером заходил генерал Шривенхем. Долго спорили о героическом двустишии. Почему все генералы умны, добры, хорошо воспитаны и образованны, в то время как полковники по большей части скучны, а майоры, как правило, совершенно невыносимы? Тут есть над чем задуматься социологам.

Признался генералу, что скоро уезжаю. Все здесь напоминает о Марти. Он задержал на мне пронзительный взгляд честных голубых глаз и спросил:

– Надеюсь, вы не задумали какую-нибудь глупость?

– Глупость? – переспросил я с невинным видом. На миг мне показалось, что он знает мою тайну.

– Ну как же – выпивка, женщины, круизы, охота на гризли и прочая канитель. Поверьте мне на слово, работа – вот лучшее лекарство.

Я выдохнул. Меня переполнила благодарность, захотелось в чем-нибудь признаться, отблагодарить старика. И тогда я рассказал ему об анонимном письме и вырванных цветах.

– Да что вы говорите! – возмутился генерал. – Какая гадость! Вы знаете, я человек мирный. Ненавижу убивать зверей. Правда, в Индии мне пришлось пострелять, главным образом, в тигров – благороднейшие, грациозные животные, просто сердце кровью обливалось, так что охоту я забросил. Но я бы без зазрения совести пристрелил того бумагомарателя. Вы уже известили Элдера?

Я ответил, что нет. Шривенхем настоял, чтобы я показал ему письмо и клумбы, и забросал меня вопросами.

– Говорите, он у нас ранняя пташка? – Генерал грозно обозревал поле боя. Наконец его взгляд остановился на яблоне, в глазах вспыхнул безумный огонек. – То, что нужно! Плед, фляжка и ружье. Предоставьте это дело мне.

До меня не сразу дошло, что генерал собирается засесть на яблоне с ружьем для охоты на слонов и разрядить его в моего обидчика.

– Нет, бога ради, не стоит! Еще попадете ненароком.

Генерал оскорбился:

– Друг мой, меньше всего на свете мне хочется навлечь на вас неприятности. Я лишь попугаю негодяя. Когда доходит до дела, эти ребята отчаянно трусят. Больше он не будет вам досаждать, спорим на пони. Сделаю все сам – незачем впутывать сюда полицию.

Мне пришлось проявить твердость. Уходя, генерал вздохнул: