Убийство на пивоварне. Чудовище должно умереть (сборник) - Николас Блейк (1937, 1938)

И как только уживались в этой женщине прямота и загадочность?! Ее слова о тенях и луне почему-то напомнили Найджелу «Сапфическую оду» Брамса. Он принялся тихонько насвистывать мелодию и еще не успел закончить, как у самого дома Софи Кэммисон сжала его плечо:

– Найджел, вы больше не будете дерзить мистеру Баннету?

Ее голос был спокойным и ровным – но почему тогда Найджел почувствовал, как от этих слов по спине пробежали мурашки, будто призрак страха коснулся его холодной цепкой рукой?

Пять минут спустя уютная и неприбранная гостиная Кэммисонов наполнилась людьми. Мисс Меллорс заняла почти весь диван. Найджела представили Юстасу Баннету и его жалкой спутнице (как оказалось, супруге), затем Гэбриэлу Сорну – юноше в рубашке цвета хаки – и прочим гостям, чьих имен он не запомнил. Герберт Кэммисон сноровисто разливал выпивку, поднимая бокалы на свет, как будто это были пробирки в лаборатории. С невозмутимым видом он повернулся к мисс Меллорс:

– Виски, херес, коктейль или томатный сок?

– Ах вы, негодник! – игриво засмеялась она. – Хотите, чтобы я нарушила обет?

Доктор явно был у нее в любимчиках.

– Миссис Баннет?

Та еле заметно вздрогнула и выдохнула:

– Мне? Херес. Глоток хереса, пожалуйста. – Она сконфуженно посмотрела на мужа.

– Ты уверена, что не выпьешь воды со льдом, Эмили? – продребезжал Юстас Баннет, позвякивая ключами в кармане.

Повисла неловкая пауза.

– Воды со льдом нет, – строго произнес доктор.

Эмили Баннет поймала взгляд Найджела, густо покраснела и сказала:

– Нет, дорогой, я буду херес.

Было заметно, как на лице ее мужа выступили скулы. Интересно, когда она в последний раз осмеливалась отстаивать свои права? Можно было не сомневаться, Юстас Баннет ей этого не спустит. Найджелу он все больше не нравился.

Некоторое время говорили о пустяках. Затем Гэбриэл Сорн, подойдя к Найджелу, завел речь о сюрреализме. Говорил он хорошо. Вскоре остальные с интересом слушали их беседу. Как только Сорн это понял, его восторженная, чуть наивная манера переменилась. Скривив губы в театрально-цинической усмешке, он произнес:

– Конечно, преимущество метода в том, что вы не отвечаете – по крайней мере, осознанно – за то, что творите, а значит, неуязвимы для критики.

– Разве вы сейчас не идете против своих убеждений? – мягко спросил Найджел. Юноша вздрогнул и уставился на него почти уважительно, затем отпил виски (пил он в тот вечер много) и воскликнул:

– Мне не привыкать! Я всю жизнь только и делаю, что предаю себя. Я ведь пивной бард, вы не знали?

Юстас Баннет, сняв пенсне, хотел было что-то сказать, но Сорн его опередил.

– Да, – все больше увлекался он, – вы наверняка видели мои… вирши по случаю, назовем их так. «Покупайте пиво «Баннет», лучше в мире не бывает».

Юстас Баннет с ледяной учтивостью перебил его:

– Мистер Сорн занимается нашей рекламой, мистер Стрейнджуэйс. Помимо… прочих обязанностей.

– Что ж, это даже к лучшему, – сказал Найджел. – Я только рад, когда поэзия идет в народ. Пусть простые люди получат представление о стихе – на плакате, в кино, где угодно. Тем больше шансов заинтересовать их чем-нибудь посерьезней.

– Я не согласен, – возразил Сорн. – Поэзия никогда больше не будет популярной. Ее удел – взывать к узкому кругу посвященных и тонко чувствующих. Я…

– Нет, Гэбриэл, – оборвал его мистер Баннет, – мы не позволим тебе в одиночку завладеть нашим знаменитым гостем. Ступай поговори с миссис Кэммисон.

Сорн сжал кулаки. Найджел на секунду испугался, что скандала не избежать, однако юноша опустил плечи, по-детски пнул каминную решетку и удалился. Мистер Баннет, явно недовольный поведением подчиненного, встал перед камином, широко расставив короткие ноги, провел рукой по воздуху – будто разгладил листок промокашки – и произнес: