Убийство на площади Астор - Виктория Томпсон (1999)

Лиззи уже в открытую плакала, не производя никаких звуков, лишь позволяя слезам свободно стекать по щекам. Фрэнк почувствовал некоторые угрызения совести и сам себе изумился: с чего это он вдруг стал таким сентиментальным? Прежде в подобных случаях сержант торжествовал, когда видел слезы, зная, что они заставят человека, которого он допрашивает, быть более открытым и сговорчивым…

– Лиззи, миссис Хайтауэр говорит, что мисс Алисия очень много записывала в этот свой дневник. Ты знаешь, о чем она писала?

– Да, это так. Но я ничего такого не знаю. – Девушка покачала головой в молчаливом отчаянии. – Она не позволяла мне туда заглядывать. Никогда. Да я все равно не смогла бы ничего там прочитать, даже если б она мне разрешила, хотя мне никогда этого и не хотелось. Мисс Алисия все время туда что-то записывала, а иногда даже плакала над ним. А я не хотела знать, что заставляло ее плакать! Ежели у нее были какие-то секреты, так она имела на это полное право, как вы думаете?

Фрэнк ничего по этому поводу не думал, так что пропустил этот вопрос мимо ушей.

– А у нее не было какого-нибудь другого места, где она могла бы хранить свой дневник?

– О нет, сэр. Только тут. Она ж могла запирать шкафчик, а ключ всегда носила на шее, на шнурке, чтоб никто не мог туда залезть, даже случайно. Но когда мисс Алисия пропала, шкафчик открыли, а ключ лежал вот там, на столике. – Лиззи указала на туалетный столик с зеркалом. – Должно быть, она захватила дневник с собой. Это единственное место, куда он мог подеваться.

Фрэнк сильно в этом сомневался, поскольку Хэм Фишер тоже так и не нашел дневник, хотя и обыскивал комнату Алисии в пансионе Хиггинсов. И детектив принялся расспрашивать горничную, не могла ли ее хозяйка кому-то доверить свой дневник и не мог ли кто-то знать, где он спрятан, – и тут вдруг понял, что спрашивать ее вовсе не нужно. Он уже и сам знал, кто это мог быть: грум Харви.

В конюшне, когда Фрэнк вошел туда, царил полумрак и было странно тихо. Сержант постоял минутку, давая глазам привыкнуть к полутьме после яркого солнечного света. Знакомый и успокаивающий запах – лошадей, соломы и навоза – мощной волной навалился на него, затмив все остальные ощущения, так что сначала детектив не заметил ничего необычного. Но тишина была слишком непроницаемой, слишком полной. Да, конечно, Мэллой слышал, как лошади топчутся в своих стойлах, слышал жужжание насекомых, шуршание грызунов в сене, но чего-то явно не хватало. Здесь было как-то необыкновенно тихо, словно все замерло, словно жизненная сила была отсюда полностью высосана. То есть здесь не чувствовалось никакого присутствия человека.

Вот только все слуги утверждали, что Харви сейчас точно на конюшне. Никто не видел, чтобы он оттуда выходил, да он нигде больше и не появлялся – стало быть, должен быть здесь. Правда, Фрэнк уже понял, что его здесь нет.

– Харви! – крикнул он в пустоту.

В ответ заржала лошадь, но никто не откликнулся.

У Фрэнка напряглись нервы, а тело инстинктивно изготовилось встретить любую угрозу.

– Харви! – позвал он еще раз, уже идя по конюшне.

Мэллой заглядывал на ходу во все стойла, но там все было в полном порядке, так, как и должно быть, – разве что эта агрессивная, давящая тишина, как ему казалось, заглушала даже его собственные шаги. Маленькая кобыла, на которой ездила Алисия, высунула морду ему навстречу и моргнула своими грустными карими глазами. В следующем стойле гнедой мерин стукнул копытом, но никак иначе не отреагировал на Фрэнка, когда тот проходил мимо.

Так он прошел и осмотрел все стойла, одно за другим, пока не добрался до последнего – и именно здесь обнаружил Харви. Тот висел на потолочной балке, и шею его перехватывала петля.

* * *