Маленький городок в Германии. Секретный паломник (сборник) - Джон Ле Карре (1968, 1990)

Погода на плато была словно похищена у другого времени года и из другого места. Явно мартовский ветер с моря завывал в переплетении сетки проволочного забора, пригибал к земле жесткие стебли травы и врезался в расположенный за футбольным полем лес. И если бы еще какая-нибудь свихнувшаяся тетушка додумалась посадить здесь в песчаную почву чилийскую араукарию, подумал Тернер, то он с легкостью добрался бы по тропе и вышел на дорогу, чтобы сесть на троллейбус до самой Борнмут-сквер. Ноябрьский морозец сковал листву папоротника инеем, потому что холод умело прятался от ветра и обжигал лодыжки, как будто они были погружены в арктическую воду. Мороз укрывался в каменной расщелине с северной стороны, где только страх мог бы заставить руки взяться за любую работу, а жизнь казалась особенно драгоценной, поскольку ты отвоевал ее у природы. Последние лучи оксфордского солнца отважно погибали посреди пустого игрового поля, а небо напоминало вечерний осенний свод в Йоркшире – почерневший, вздыбленный тучами и окаймленный тьмой. Деревья своими изгибами живо возрождали память о детстве, искривленные мощью ветра, и о юности Микки Краббе с головой в раковине умывальника. Как только порывы чуть ослабевали, стволы даже не выпрямлялись, ожидая новой атаки.

Порезы на лице жестоко горели, а светлые глаза светились болью от давней бессонницы. Он ждал, глядя вдоль склона холма. Далеко внизу справа протекала река, и то был редкий момент, когда ветер заставил ее затихнуть, а баржи понапрасну растрачивали свои гудки. К нему медленно поднималась машина, черный «мерседес», кёльнские номерные знаки, женщина за рулем, но она даже не притормозила, миновав его. По другую сторону проволочного заграждения стоял новый домик с закрытыми ставнями и замком на двери. На крышу сел грач, и ветер безжалостно трепал перья птицы. «Рено», французская дипломатическая регистрация, снова женщина-водитель и мужчина в роли пассажира. Тернер занес номер в свой блокнот. Его почерк стал скованным и детским. Буквы получались совершенно неестественных очертаний. Вероятно, он все же успел нанести ответный удар, поскольку на пальцах правой руки остались заметные ссадины, как будто он угодил кому-то кулаком в рот и попал в передние зубы. Почерк Хартинга отличался аккуратностью и ровной округлостью, а Тернер выводил крупные угловатые знаки, выдававшие характер, склонный к коллизиям.

«Вы оба люди движения, ты и Лео, – сказал ему прошлым вечером де Лиль. – Бонн есть нечто неподвижное, но вы стремитесь перемещаться… Вы вроде бы боретесь друг против друга, но на самом деле вдвоем сражаетесь против нас… Противоположностью любви является не ненависть, а равнодушие, апатия… Вы должны смириться с апатией».

«Оставьте меня, бога ради», – недовольным тоном отозвался Тернер.

«Да вот и ваша остановка, – сказал де Лиль, открывая дверь машины. – И если не вернетесь к завтрашнему утру, я оповещу береговую службу спасателей».

В Бад-Годесберге Тернер купил разводной гаечный ключ с тяжеленной головкой, и теперь он свинцовым грузом оттягивал карман брюк. Микроавтобус «фольксваген», темно-серый. Буквы на номере «Эс-Ю». Полный детишек, он остановился у хижины, служившей раздевалкой. Шум обрушился на него внезапно, криками птиц, стаей прилетевших с ветром: гвалт, смех, жалобы. Кто-то дунул в свисток. Солнце подсвечивало их почти от линии горизонта, как луч фонарика вдоль коридора. Затем всех поглотила хижина.

«Я еще не встречал человека, – в отчаянии выкрикнул де Лиль, – который так наслаждался бы собственными недостатками!»