Маленький городок в Германии. Секретный паломник (сборник) - Джон Ле Карре (1968, 1990)

– И что с того?

– Вы даже не слышали об этой Эйкман?

– Боюсь, ее фамилия мне ни о чем не говорит.

– Маргарет Эйкман.

– Да, я вас понял. Но ничего не знал ни о помолвке, ни о самой женщине.

– А хобби? Фотография? Почтовые марки? Возможно, он был радиолюбителем?

Тернер непрерывно что-то писал. Складывалось впечатление, что он заполняет графы какого-то бланка.

– Он занимался музыкой. Играл на церковном органе. Еще, помнится, коллекционировал граммофонные пластинки. Здесь вам полезнее побеседовать с младшим составом. Хартинг больше мог откровенничать с ними, считая себя одним из них.

– Вы никогда не бывали у него дома?

– Был однажды. Ужинал там.

– А он посещал вас?

В ритме этого подобия допроса наступил небольшой сбой, поскольку Брэдфилд задумался.

– Один раз.

– Тоже ужинал?

– Нет. Просто заглянул выпить. Он не принадлежал к числу тех, кого обычно приглашают к ужину. Извините, если невольно задел ваши чувства принадлежности к определенному общественному слою.

– У меня таковых не имеется.

Брэдфилда это, казалось, нисколько не удивило.

– И все же вы навестили его, верно? То есть подали ему какую-то надежду. – Тернер поднялся и вернулся к окну, как огромный мотылек, которого так и тянет в свету. – У вас есть на него досье, не так ли? – Он заговорил чисто официальным тоном, вероятно заразившись бюрократической краткостью речи самого Брэдфилда.

– Да, но там только расписки в получении жалованья, ежегодные отчеты о проделанной работе. И еще характеристика из армии. Написана штампованными фразами. Прочитайте, если хотите. – Тернер не отозвался, и он продолжил: – Мы не держим подробных личных дел на такого рода сотрудников. Они постоянно меняются. Хартинг стал в этом смысле исключением из правила.

– Он прослужил здесь двадцать лет?

– Верно. Но, как я и подчеркнул, он был исключением.

– И не проходил проверок.

Брэдфилд предпочел отмолчаться.

– Двадцать лет в посольстве. По большей части непосредственно в канцелярии. И ни одной проверки. Его имя не фигурирует в списках министерства. Право же, поразительный случай. – Тернер говорил так, словно комментировал свою личную точку зрения.

– Мы предполагали, что он уже прошел все возможные проверки. В конце концов, к нам его перевели из контрольной комиссии. Там обязаны были придерживаться всех стандартных процедур.

– Однако заметьте: подвергнуться проверке – это в какой-то степени привилегия. Далеко не все удостаиваются столь пристального внимания.

Шатер убрали. Оставшись бездомными, двое немецких полицейских мерили шагами посеревшую лужайку, по́лы их намокших кожаных пальто вяло хлопали по ногам над ботинками. Это сон, подумал Тернер. Шумный навязчивый сон. «Место весьма метафизическое, – вспомнился ему приветливый голос де Лиля, описывавшего Бонн. – Фантазии полностью вытесняют реальность».

– Могу я кое-что сказать вам прямо?

– Едва ли я вправе отказаться выслушать вас.

– Ладно: вы обо всем меня предупредили. Это вполне нормально. И даже привычно. Но как насчет всего остального?

– Не пойму, о чем речь.

– У вас нет никакой версии, вот что я имею в виду. Никогда не сталкивался ни с чем подобным. Ни признака паники. Ни намека на объяснение. Почему? Он работал у вас. Вы были с ним знакомы, а теперь утверждаете, что он шпион, похитивший ваши отборные материалы. Он подонок, но похож на никому не нужный мусор. У вас всегда так, если кто-то уходит? Пустое место мгновенно затягивается? – Он подождал. – Позвольте мне дать вам подсказку, если она требуется. «Он проработал здесь двадцать лет. Мы безгранично доверяли ему. И по-прежнему доверяем». Как вам такой вариант?

Брэдфилд ничего не ответил.