Маленький городок в Германии. Секретный паломник (сборник) - Джон Ле Карре (1968, 1990)

– Да, он был особенным, – повторил Тернер. – Это сквозило в каждой фразе твоего рассказа. Лео то, Лео это. Ты следил за ним. Ты хотел прочувствовать его, я уверен. Зачем?

– Ничего подобного не было.

– А как же слухи? Что из сплетен о нем так пугало тебя? Он был чьим-то сладеньким мальчиком, а, Артур? Например, им увлекся Джонни Слинго на старости лет, так? Лео был частью сообщества голубых и поэтому приводил тебя в такое замешательство, так смущал своим присутствием.

Медоуз покачал головой.

– Ты теряешь чутье, и жало твое притупилось, – сказал он. – Тебе больше не нагнать на меня страха. Я тебя уже хорошо знаю. Причем с самой дурной стороны. Это не имеет никакого отношения к Варшаве. Он не был таким, как ты описал. Я ведь не ребенок, чтобы легко обманываться в людях. И, кстати, Джонни Слинго не гомосексуалист.

Тернер продолжал пристально смотреть на него.

– Ты явно что-то слышал. Что-то знал. Ты непрерывно наблюдал за ним, теперь я понял. Ты следил за ним из другого угла комнаты, отмечал, как он встает, как берет очередное досье. Он делал под твоим началом самую тупую работу, но ты говоришь о нем, словно о самом после. Здесь царил хаос, ты сам это признал. Все, исключая Лео, разыскивали нужные папки, делали записи, искали связи между документами. Словом, из кожи вон лезли, чтобы дело двигалось даже в кризисные времена. А чем занимался Лео? Лео поручили уничтожение старых бумаг. Его задачи были ничтожными. Это сказал ты, а не я. Так что же делало его особенным? Что заставляло тебя наблюдать за ним?

– Ты витаешь в облаках. У тебя извращенный ум, и потому ты не можешь видеть все просто и четко. Но если бы и существовал мизерный шанс, что ты прав, я бы тебе ни в чем не признался даже на смертном одре.

Записка на двери комнаты шифровальщиков гласила: «Вернусь к трем. В случае острой необходимости заходите в кабинет 333». Тернер постучал в дверь Брэдфилда и подергал за ручку. Заперто. Подойдя к лестнице, с раздражением посмотрел вниз в вестибюль. За стойкой дежурного молодой сотрудник охраны читал учебник по инженерному делу. Были видны схемы на правой странице открытой книги. В приемной с целиком стеклянной передней стеной поверенный в делах Ганы в пиджаке с бархатным воротником внимательно изучал фотографический пейзаж Клайда, сделанный с какой-то очень высокой точки.

– Все ушли обедать, старина, – прошептал кто-то за спиной Тернера. – До трех часов даже гунны пальцем не пошевелят. Ежедневное перемирие. А потом шоу должно продолжаться. – Тощий человек с лисьими повадками стоял возле огнетушителей. – Краббе, – представился он. – Микки Краббе, – повторил потом, словно само по себе имя служило оправданием навязчивости. – Питер де Лиль только что вернулся, если вам это интересно. Ездил в Министерство внутренних дел спасать женщин и детей. Роули велел ему донести до вас нужную информацию.

– Мне необходимо отправить телеграмму. Где комната номер триста тридцать три?

– Комната отдыха для нашего рабочего класса. Там можно даже прилечь после всей суматохи. Тревожные времена. Но вам придется пока потерпеть, – сказал Краббе. – Срочное подождет, а для важного все равно уже слишком поздно – вот вам мое слово.

И он повел Тернера по пустому коридору, как старый слуга, сопровождающий гостя в спальню. Проходя мимо лифта, Тернер снова задержался и осмотрел его. На двери по-прежнему висел крепкий замок и надпись: «Неисправен».

Работу надо уметь разграничивать, сказал он себе. Бога ради, с чего так тревожиться? Бонн все-таки не Варшава. Варшава была сто лет назад. Бонн – это день сегодняшний. Мы делаем то, что требуется, и двигаемся дальше. Он снова живо вспомнил: варшавское посольство, комнату в стиле рококо, потемневшие от пыли канделябры и Миру Медоуз, одиноко сидевшую на странной формы диване. «Когда вы в следующий раз попадете в страну за “железным занавесом”, – орал на нее Тернер, – постарайтесь осторожнее выбирать себе возлюбленных!»