Секретный паломник - Ле Карре Джон

Ни Рамбелоу, ни досье не упоминали, что Хансен обзавелся дочерью. Если он утаил от нас ее существование, то серьезно нарушил дисциплину, хотя, видит небо, все правила Службы не имели ни для одного из нас к тому времени никакого значения. Тем не менее он прервал свое повествование и смотрел на меня из темноты, ожидая упреков. Но я предпочел хранить молчание, желая оставаться слушателем, в котором он так нуждался, причем, вероятно, уже не первый год.

– Еще будучи священнослужителем, я посещал храмы в Камбодже, – продолжал он. – И странствуя там, влюбился в одну деревенскую женщину, забеременевшую от меня. Для Камбоджи то были все еще наилучшие времена. Правил Сианук. Я оставался с любимой до самого рождения ребенка. Девочки. Я дал ей христианское имя Мария. Снабдил ее мать деньгами и вернулся в Джакарту, хотя скучал по дочке ужасно. Я продолжал посылать им деньги. Отправил изрядную сумму и старосте деревни, чтобы он о них заботился. Слал письма. Молился за дитя и ее мать, поклявшись, что однажды по-настоящему возьму их под свою опеку. Как только вернулся в Камбоджу, перевез женщину в свой дом, пусть за прошедшие годы она и утратила былую красоту. Моя дочь носила кхмерское имя, но с того дня, как вернулась ко мне, я стал звать ее Марией. Ей это нравилось. Она гордилась, что у нее такой отец.

Ему почему-то казалось очень важным объяснить мне, что Мария охотно приняла европейское имя. Ведь имя было не американским, настаивал он, а типично европейским.

– У меня были и другие женщины, помогавшие по хозяйству, но Мария оставалась единственной дочерью, и я любил ее. Она оказалась даже более красивой, чем я мог воображать. Но даже будь она уродлива и неуклюжа, я любил бы ее не меньше. – Его голос, по мере того как я слушал, приобрел внезапную силу, и в нем зазвучали предостерегающие нотки. – Ни одна другая женщина, мужчина или ребенок никогда не возбуждали во мне такой любви. Можно сказать, Мария стала единственным существом, которое я любил всей душой, если не считать моей матери.

Он пристально смотрел на меня из темноты, ожидая услышать сомнения в искренности его страсти. Но, поддавшись обаянию Хансена, я ни в чем не сомневался, забыв все о себе самом, даже о смерти собственной мамы. Он завладел мной, всецело занял мои мысли.

– Если вам однажды удастся принять невообразимую концепцию Бога, вы узнаете, что настоящая любовь не позволяет отвергать никого. Вероятно, это нечто, понятное до конца только грешнику. Ибо только грешник может постичь все величие божественного прощения.

Думаю, я тогда с умным видом кивал в ответ. Но вспомнил вдруг о полковнике Ежи. И было странно, зачем Хансену объяснять мне, что он попросту не мог отвергнуть свою дочь. Или почему его так волновали собственные грехи, когда он рассказывал о ней.