Сожженная заживо - Суад (2007)

— Нет, Летиция. Мама сказала, что объяснит тебе потом все по порядку. Потому что это очень серьезные вещи, очень сложно их объяснять, а ты сейчас просто не сможешь всего понять. Того, что мама тебе сказала, пока вполне достаточно.

В тот же день, после ужина, я сидела в кресле, а она стояла рядом со мной. Она гладила мои волосы и начала приподнимать мне свитер. Я догадывалась, чего она хочет, и мне стало больно.

— Что ты делаешь, Летиция?

— Я хочу посмотреть твою спину.

Я разрешила.

— Ах, мамочка, у тебя кожа такая грубая! Посмотри, какая у меня кожа нежная!

— Да, у тебя кожа очень нежная, потому что это твоя настоящая кожа. А у мамы кожа грубая, потому что на ней очень большой шрам. Вот почему ты должна очень осторожно обращаться со спичками. Они нужны папе, и только он может брать их, чтобы зажигать сигареты. Если ты будешь брать спички, то можешь обжечься, как мама. Ты мне обещаешь не брать их? От огня можно умереть.

— Ты боишься огня? Да, мамочка?

Я не могла скрыть этого своего страха, он возникал по малейшему поводу. И спички я особенно ненавидела. А они всегда попадались под руку.

Летицию начали мучить кошмары, я слышала, как она беспокоилась во сне, кричала: «Ай! Ай!» Я видела, как она изо всех сил вцеплялась в одеяло. Один раз она упала с кровати. Я надеялась, что со временем у нее это пройдет, но однажды она мне сказала:

— Ты знаешь, мамочка, ночью я прихожу посмотреть, как ты спишь.

— А зачем ты это делаешь?

— Чтобы ты не умерла.

Я отвела ее к врачу. Я очень беспокоилась за нее и считала себя виноватой в том, что слишком много ей рассказала. Но врач сказал, что я правильно сделала, рассказав ей правду, но впредь надо быть очень внимательной.

Потом настала очередь Нади. Она задавала те же вопросы, что и Летиция, но на ответы реагировала совсем по‑другому. С ней не случалось кошмаров, она не переживала так за меня, но ей было как‑то не по себе. Я видела, что она носит все внутри себя. Как‑то мы сидели вместе, и она тяжело вздыхала.

— Что ты вздыхаешь, моя маленькая?

— Не знаю, просто так.

— Если на сердце тяжело, значит что‑то тебя мучит. Что ты хочешь сказать маме, но не можешь решиться?

— У тебя такие маленькие ушки! Они такие маленькие, потому что ты мало ела?

— Нет, дорогая. У мамы такие маленькие ушки, потому что они сгорели.

И я объяснила Наде примерно то же самое. Я хотела, чтобы мои дочери слышали от меня одни и те же слова. Поэтому я слово в слово рассказала ту же правду и Наде.

Это причинило ей боль. Надя не сказала, как ее сестра, что хочет убить того, кто это сделал, она попросила разрешения дотронуться до ушей. На мне были серьги, я их часто носила, чтобы скрыть следы прошлого.

— Ты можешь потрогать. Только не тяни за серьги, а то сделаешь мне больно.

Она слегка дотронулась до моих ушей и ушла в свою комнату, закрыв дверь.

Самое трудное для девочек наступило в школе. Они росли, и Антонио не всегда мог забирать их из школы. Представляю вопросы других детей. А почему твоя мама такая? А что с твоей мамой? А почему она всегда в свитере, даже летом? А почему у нее нет ушей?

Следующий этап разъяснений был очень трудным. Я стремилась упростить его, не рассказывая о Маруане. Я солгала. Я встретила мужчину, которого полюбила и который любил меня, но мои родители не дали разрешения на брак. Они решили меня сжечь, чтобы я умерла. Таков был обычай в моей стране. Но мадам Жаклин, которая часто навещала нас дома, привезла меня в Европу, чтобы вылечить.

Летиция всегда была более решительно настроена, чем молчаливая Надя. Летиции было лет двенадцать, когда она сказала мне, что хочет поехать туда и убить всех. Почти те же слова произнес ее отец, когда я поведала ему о своем прошлом и о том, как родился Маруан: «Я надеюсь, что они все околеют за то, что сделали с тобой!»