Путь Моргана - Колин Маккалоу (2000)

«Все в этом мире пошло кувырком, Ричард. Сэр Уильям Клинтон, наш новый главнокомандующий, покинул Филадельфию, чтобы удержать Манхэттен и прилегающие области Нью-Йорка. Этим он отчасти напомнил мне лисенка, который прячется в нору задолго до того, как услышит собачий лай. Французы официально признали Соединенные Штаты Америки и выставили себя на посмешище, поскольку меховая шапка посла Бенджамина Франклина проедена молью. Вся Европа взбудоражена тем, что русская императрица Екатерина ведет переговоры о вооруженном нейтралитете с Данией, Швецией, Пруссией, Австрией и Сицилией. Эти страны объединяет лишь страх перед англичанами и французами.

Я написал блестящую статью – и она имела успех! – о пяти тысячах пятистах «сыновьях свободы»[7], взятых в плен при захвате Чарлстона сэром Генри Клинтоном. Они были потрясены мощью нашего флота! Неплохо, верно? В основе статьи лежит конкретный факт: американские офицеры не осмеливаются подвергать порке своих солдат или матросов! Воображаю себе, каково пришлось «сынам свободы», когда английская кошка-девятихвостка начала прохаживаться по их спинам!

Кроме того, я выступил в защиту генерала Бенедикта Арнольда, дезертирство которого рассматриваю как естественное следствие этой чертовски затянутой войны. Уверен, и ему, и его товарищам-перебежчикам надоело вести борьбу за выживание. Комфорт, которым окружено английское командование, и его жалованье наверняка вызывают зависть многих американских офицеров высокого ранга – не говоря уже об английском профессионализме. Любой опытный и здравомыслящий командир испытывает досаду при виде своих оборванных, разутых солдат, раздраженных неплатежами и достаточно независимых, чтобы послать его ко всем чертям вместе с его приказами. Но не будем злословить!

Я поставил сто фунтов к десяти на то, что мятежники победят. Значит, в конце концов я разбогатею на целую тысячу фунтов. Наконец-то! Господи, Ричард, когда же кончится эта проклятая война! Парламент и король губят Англию».

Но события, развернувшиеся по другую сторону океана, за три тысячи миль от Англии, заботили Ричарда гораздо меньше, чем происходящее у него дома. Беспокойство ему внушало поведение Пег.

Причин было более чем достаточно: Пег не надеялась иметь других детей, Уильям Генри стал ее единственным утешением, а Ричард целыми днями пропадал в мастерской и не мог избавить ее от мрачных мыслей и тоски.

«Неужели с возрастом мы вынуждены навсегда расстаться с мечтами молодости? Может, их разрушает сама жизнь? И именно это случилось с Пег и со мной? Раньше я часто мечтал о коттедже в Клифтоне, среди заросшего цветами сада, о маленьком пони, чтобы ездить в Бристоль, о повозке, чтобы возить семью в Дердхэм-Даун на пикники, о дружбе с доброжелательными соседями, о десятке детишек, о тревогах и радостях, которые они доставляют родителям, постепенно взрослея. Я был уверен, что Господь благ и милосерден, добр ко мне и ко всем людям. Но мне уже тридцать два года, а мои мечты остались мечтами. У меня есть маленькое состояние в Бристольском банке и единственный ребенок, и я обречен провести в отцовском доме всю жизнь. Мне никогда не стать себе хозяином, ибо моя жена, которую я слишком люблю, чтобы обидеть, страшится перемен. Она боится потерять свое единственное чадо. Как объяснить ей, что этот страх – искушение Божие? Давным-давно я понял, что неприятности приходят к тем, кто слишком много веселится, и что лучший способ избежать их – вести тихую жизнь, не привлекая к себе внимания».