Анжелика и дьяволица - Анн Голон (1972)

Анжелика и Абигель сидели в центре садика, среди высоких трав и цветов. Этот садик окружал дом Бернов, вход в него был загорожен перекладиной, по обыкновению, принятому в Новой Англии. Подобный цветник полагалось иметь каждой жене поселенца, дабы в этих местах, где аптекарь нередко жил в большом отдалении, поддерживать все семейство в добром здравии с помощью собственных лекарств, а также чтобы придать остроты и пряности частенько пресным блюдам из рыбы и дичи. Здесь также сажали овощи, салат, порей, редиску, морковку и много цветов для увеселения души.

Весна выдалась мягкая, и теперь первые ростки уже дали всходы. Абигель отодвинула кончиком ботинка круглый и мохнатый лист, клонившийся с грядки.

— Осенью у меня будут тыквы. Я их сохраню на зиму, а несколько штук сорву раньше, когда они будут еще размером с дыню. Их пекут в золе и едят, как печеные яблоки.

— Моя матушка любила сад, — внезапно вырвалось у Анжелики. — В огороде… Я как сейчас вижу ее… Она трудилась не покладая рук… Я вдруг увидела ее сейчас…

Внезапно перед ней словно предстала ее мать. Высокая, статная, чуть поблекшая фигура, в соломенной шляпе, с корзинками в руках, иногда — с букетом цветов, который она прижимала к сердцу, точно ребенка.

..Моя мать!..

Это видение, словно выступившее из тумана, посетило ее внезапно, безо всякой на то причины.

«Матушка, защитите меня», — подумалось ей.

Впервые мысль о подобном заступничестве пронзила ее сердце. Она взяла руку сидящей рядом Абигель и нежно задержала ее в своих ладонях. Может быть, Абигель — большая, невозмутимая, мужественная — была похожа на позабытую мать Анжелики?

Днем Берн пришел к господину и госпоже да Пейрак, приглашая их оказать ему честь отужинать у него сегодня вечером. Это нежданное приглашение, по-видимому, должно было доказать, что почтенный и неуступчивый протестант, равно как и его единоверцы, хотел принести повинную хозяину Голдсборо, выказывая свое стремление загладить весьма язвительные речи, произнесенные в момент вступления в должность Золотой Бороды. Вполне понимая эту тягу к примирению, граф де Пейрак принял приглашение и под вечер направился вместе с Анжеликой к жилищу Бернов.

Но противоборствующие стороны были представлены личностями столь яркими, а воспоминания, разделяющие их, оказались преисполненными таких страстей и такого неистовства, что во время встречи неизбежно возникла некоторая напряженность.

Оставив мужчин наедине, Абигель пригласила Анжелику выйти на улицу, чтобы показать ей свой садик.

Дружба обеих женщин была превыше всех ссор. Они инстинктивно отстранялись от них, отказываясь вникать, что же в поступках мужчин могло показаться оскорбительным, избегали непримиримых суждений, дабы не порвать столь необходимую им нить взаимной привязанности, не нарушить союз двух нежных женских душ. При всей несхожести их характеров, обе они испытывали потребность в этом чувстве. Оно было их прибежищем, в нем они черпали веру, здесь их согревало что-то живое и ласковое, что не могла притушить даже разлука, а каждое новое испытание не расшатывало, но укрепляло.

Перламутровое мерцание, угасавшее на горизонте, над островами, ложилось мягким отблеском на тонкое лицо Абигель, подчеркивая его красоту. Тяготы ее положения не исказили его черты, не испортили его чистый цвет. Она по-прежнему носила строгий ларошельский чепец, бывший не самым популярным убором среди городских дам, но ей он достался от матери, уроженицы Ангулемского графства, а там не напяливали на себя банты да кружева. Этот суровый чепец необычайно шел Абигель.

— Так значит, вы счастливы?.. — спросила Анжелика. Абигель вздрогнула, и если бы не темнота, Анжелика увидела бы, как та покраснела. Но Абигель смирила свое волнение, и Анжелика догадалась, что молодая женщина улыбается.