Скарамуш - Рафаэль Сабатини (1921)

– Твоего, Филипп, красноречия – вот чего он боялся, – говорил Андре-Луи. – Но если я сумею добиться правосудия, то твоя смерть не принесет ему того, на что он надеялся. Того, чего он боялся в тебе, он станет бояться во мне. Он боялся, как бы твое красноречие не подняло людей против него и ему подобных. Но оно поднимет их! Твое красноречие и твой дар убеждения наследую я. Они станут моими. Неважно, что я не верю в твою проповедь свободы. Я знаю ее от первого до последнего слова, а больше нам ничего и не надо – ни тебе, ни мне. И пусть все закончится крахом, но я облеку в слова твои мысли, и мы, по крайней мере, нарушим его гнусный план заглушить голос, внушавший ему такой страх. Хоть он и взял на душу твою кровь, он ничего не добьется. Ты не мог бы преследовать его с такой беспощадностью, как это буду делать я.

Эта мысль исполнила душу Андре-Луи торжеством. Она успокоила его, смягчила его горе, и он принялся тихо молиться. Но вдруг сердце у него сжалось. Филипп – мирный человек, почти священник, ревнитель заветов Христа – предстал пред Творцом с грехом гнева на душе. Но Бог непременно поймет, что гнев Филиппа праведен. И как бы люди ни трактовали Божественность, этот единственный грех не перевесит любовь и добро, примером которых была вся жизнь Филиппа, не затмит благородной чистоты его прекрасного сердца. «В конце концов, – подумал Андре-Луи, – Бог не был знатным сеньором».

Глава V

Сеньор де Гаврийяк

Второй раз за этот день Андре-Луи отправился в замок. Он быстро шел через деревню, не обращая внимания на любопытные взгляды и перешептывания людей, взволнованных событиями, в которых он играл не последнюю роль.

Бенуа, пожилой слуга, несколько торжественно именовавшийся сенешалем, провел молодого человека в просторную комнату первого этажа, которая по традиции называлась библиотекой. С былых времен там сохранилось несколько полок с запыленными книгами, некогда давшими название комнате, но орудия охоты – ружья, рога для пороха, ягдташи, охотничьи ножи – были гораздо более многочисленны, чем орудия познания. Комната была обставлена старинной мебелью резного дуба. Массивные дубовые балки пересекали беленый потолок.

Когда Андре-Луи вошел, коренастый сеньор де Гаврийяк в явном беспокойстве ходил взад и вперед по комнате. Он тут же объявил крестнику, что ему уже сообщили о случившемся в «Вооруженном бретонце». Господин де Керкадью признался, что весть, принесенная в замок шевалье де Шабрийанном, ошеломила и глубоко опечалила его.

– Как жалко! – говорил сеньор де Гаврийяк, опустив огромную голову. – Как жалко! Такой достойный молодой человек. О, де Латур д’Азир суров, он очень щепетилен и неумолим в таких делах. Возможно, он и прав. Не знаю. Мне не доводилось убивать человека за то, что его взгляды отличаются от моих. Собственно, я вообще никого не убивал. Это не в моем характере. Случись со мной такое, я бы потерял сон. Но люди устроены по-разному.

– Вопрос в том, крестный, – сказал Андре-Луи, – что теперь делать?

Молодой человек был спокоен, даже хладнокровен, хотя и очень бледен. Бесцветные глаза господина де Керкадью тупо уставились на Андре-Луи.

– Что делать? Черт возьми, Андре! Судя по тому, что мне рассказали, де Вильморен зашел слишком далеко. Он ударил господина маркиза.

– В ответ на откровенную провокацию.