Скарамуш - Рафаэль Сабатини (1921)

– Разве мужчины и женщины – суть имена? А душа? Неужели она ничего не значит? Неужели все счастье и радость жизни заключаются в богатстве, развлечениях и пустых громких титулах? Вы всегда казались мне высшим, почти неземным существом, Алина. Вы наделены сердцем чутким, рвущимся к восторгам и радостям жизни; умом возвышенным и тонким; душой, как мне казалось, способной за внешней шелухой и фальшью провидеть истинную сущность вещей. И такие дары вы готовы променять на мишурный блеск иллюзорного величия, готовы продать душу и тело за громкий титул маркизы де Латур д’Азир!

– Вы неделикатны, – заметила Алина, и, хоть брови ее продолжали хмуриться, в глазах горели смешинки. – И слишком поспешны в выводах. Согласие дяди сведется к тому, что он разрешит маркизу просить моего согласия. Вот и все. Мы с дядей Кантэном понимаем друг друга, и я не репа, чтобы меня продавать.

Андре-Луи смотрел на Алину. Его глаза сияли, бледные щеки медленно заливал яркий румянец.

– Вы мучили меня, чтобы развлечься! – воскликнул он. – Но вы сняли тяжесть с моего сердца, и я прощаю вас.

– Вы опять слишком спешите, кузен Андре. Я разрешила дяде позволить господину де Латур д’Азиру ухаживать за мною. Мне нравится его внешность, и когда я думаю о его положении при дворе, то чувствую себя польщенной предпочтением, которое он мне оказывает. Именно из желания разделить его положение я, возможно, и выйду за него. Маркиз вовсе не похож на тупицу, и принимать его ухаживания очень заманчиво. Но выйти за него замуж, наверное, еще более заманчиво, и я думаю, что, все взвесив, я, вероятно, даже очень вероятно, решусь на это.

Андре-Луи глядел на очаровательное детское личико Алины, обрамленное белым мехом, взор его потух, краска сбежала с лица.

– Да поможет вам Бог, Алина, – простонал он.

Она топнула ножкой, решив, что он слишком самоуверен.

– Вы дерзите, сударь.

– Молиться – не значит дерзить, Алина. Я только молился, что намерен делать и впредь. Думаю, вам понадобятся мои молитвы.

– Вы просто невыносимы.

Щеки Алины покраснели, а брови еще больше нахмурились. Андре-Луи понял, что она сердится.

– Виной тому испытание, которому вы подвергаете мою выносливость. О Алина, милая моя кузина, подумайте о том, что вы делаете; задумайтесь над подлинными ценностями, которые вы собираетесь променять на поддельные; над ценностями, которые вы никогда не познаете, отгородившись от них фальшивым блеском ложных истин. Когда господин де Латур д’Азир начнет ухаживать за вами, приглядитесь к нему внимательно, прислушайтесь к своему тонкому инстинкту, положитесь на безошибочную интуицию вашей благородной натуры и не мешайте ей вынести справедливый приговор этому чудовищу. Вы увидите, что…

– Я вижу, сударь, что вы злоупотребляете моей добротой и терпимостью, с которой дядя и я всегда относились к вам. Вы забываетесь! Кто вы такой? Кто дал вам право разговаривать со мной подобным тоном?

Молодой человек поклонился, мгновенно став прежним Андре-Луи. Его лицо вновь было бесстрастно, манеры холодны, речь иронична и насмешлива.

– Примите мои поздравления, мадемуазель. Вы с поразительной легкостью входите в роль, которую вам предстоит играть.

– Полагаю, сударь, что для вас это также не составит труда, – сердито парировала Алина и отошла от него.

– Быть пылью под ногами надменной госпожи маркизы? Надеюсь, я больше не забудусь и вам не придется указывать мне на мое место.

Алина вздрогнула и обернулась. Заметив, что в ее глазах зажглось подозрение, Андре-Луи почувствовал раскаяние.

– О боже, я просто животное, Алина! – воскликнул он, подходя к ней. – Простите меня, если можете.

Алина сама хотела просить у него прощения, но его слова остановили ее.

– Я постараюсь, – ответила она, – если вы потрудитесь впредь не оскорблять меня.