Взлет и падение Третьего рейха - Уильям Ширер

Мысли о представившейся благоприятной возможности вести войну на одном фронте вернули фюрера к вопросу о России: «Россия в настоящее время опасности не представляет. Сейчас она ослаблена в результате многих внутренних процессов. Кроме того, у нас есть договор с Россией. Однако договоры соблюдаются до тех пор, пока они целесообразны. Россия будет соблюдать договор лишь до тех пор, пока она будет считать его выгодным для себя… Сейчас Россия решает большие задачи, прежде всего по укреплению своих позиций на Балтийском море. Мы сможем выступить против России лишь после того, как освободимся на Западе».

Что касается Италии, то многое зависит от Муссолини, смерть которого «может изменить все». «Как и смерть Сталина, смерть дуче таит для нас угрозу, — сокрушался фюрер. — А как легко может наступить смерть государственного деятеля, я сам недавно испытал». Гитлер считал, что «Америка благодаря принятым в ней законам о нейтралитете… опасности не представляет» и «помощь, оказываемая Америкой противнику, пока несущественна». «Все указывает на то, что настоящий момент благоприятен для нас, — утверждал фюрер, — но через шесть месяцев положение, быть может, станет иным». Поэтому он настроен решительно: «Мое решение непоколебимо. В ближайшее время я выберу благоприятнейший момент и нападу на Францию и Англию. Нарушение нейтралитета Бельгии и Голландии не имеет никакого значения. Ни один человек не станет спрашивать об этом, когда мы победим. Мы не станем обосновывать нарушение нейтралитета так идиотски, как в 1914 году».

Наступление на Западе, говорил Гитлер своим генералам, означало «окончание мировой войны, а не отдельной кампании. Речь идет не о каком-то частном вопросе, а о жизни или смерти нации».

Затем он пустился в разглагольствования:

«Всех нас должны вдохновлять идеи великих людей нашей истории. Судьба требует от нас не больше того, что она требовала от великих людей германской истории. Пока я жив, я буду думать только о победе моего народа. Я ни перед чем не остановлюсь и уничтожу каждого, кто против меня… Я намерен уничтожить врага…»

Это была эффектная речь, и, насколько известно, ни один генерал не поднял свой голос, чтобы высказать сомнения относительно успеха наступления в это время или относительно аморальности нападения на Бельгию и Голландию, нейтралитет которых и незыблемость границ Германия торжественно гарантировала.

В этот же день, в шесть часов вечера, нацистский диктатор вновь послал за Браухичем и Гальдером. Начальника генерального штаба сухопутных войск он продержал в приемной как провинившегося мальчишку, а главнокомандующему прочитал мораль о «цоссенском духе». Главное командование сухопутных войск (ОКХ) Гитлер обвинял в пораженческих настроениях, а генеральный штаб, возглавляемый Гальдером, в том, что он «проявляет упрямство, которое мешает ему присоединиться к фюреру и поддерживать его». Униженный Браухич, согласно его показаниям, данным позднее в Нюрнберге, предложил свою отставку, но Гитлер не принял ее, резко напомнив главнокомандующему, что он «обязан выполнять… долг и обязанности точно так же, как любой другой солдат». В тот вечер Гальдер стенографически записал в своем дневнике: «День кризиса!»

День 23 ноября 1939 года во многих отношениях стал вехой в развитии событий. Он ознаменовал собой решительную победу Гитлера над армией, которая в Первую мировую войну свергла императора Вильгельма II и взяла на себя высшую политическую и военную власть в Германии. С этого дня бывший австрийский ефрейтор начал оценивать свои не только политические, но и военные суждения как более квалифицированные, чем суждения его генералов, и перестал прислушиваться к их советам, отвергая их критику, что в конечном счете привело к катастрофе.

«Произошел конфликт, — говорил на суде в Нюрнберге Браухич, описывая события 23 ноября, — который позднее был улажен, но так и не залатан до конца».