Наибольший ущерб англо-американская авиация, как разъясняет Геббельс в своем дневнике, нанесла жилому фонду и моральному духу немецкого народа. Помнится, в первые годы войны немецкая печать подбадривала население сенсационными сообщениями о том, как люфтваффе бомбило врага, особенно англичан. Они были уверены, что бомбардировки помогут им быстро и победоносно завершить войну. Теперь, в 1943 году, они начали ощущать на себе весь ужас воздушных налетов, гораздо более разрушительных, чем те, которые совершало люфтваффе на жителей Лондона в 1940–1941 годах. Немецкий народ выносил их так же храбро и стойко, как ранее английский народ. Но после четырех лет войны это требовало еще большего напряжения сил. Поэтому неудивительно, что теперь, в конце 1943 года, когда рухнули надежды на победу в России, на севере Африки и в Италии, когда собственные города рейха были буквально обращены в пепел бомбежками, немецкий народ начал отчаиваться и осознавать, что происходящее — это начало приближающегося конца.

«Самое позднее, в конце 1943 года, — напишет оставшийся не у дел генерал Гальдер, — уже стало очевидно, что в военном смысле война проиграна».

Генерал Йодль в мрачной, не для протокола лекции, прочитанной нацистским гаулейтерам в канун очередной годовщины «пивного путча», 7 ноября 1943 года, в Мюнхене, не зашел так далеко. Но обстановка на начало пятого года войны, которую он обрисовал на лекции, выглядела достаточно удручающей.

«Что ложится сегодня наиболее тяжким бременем на внутренний фронт и соответственно отражается на других фронтах, — сказал он, — так это разрушительные воздушные налеты врага на наши дома, на наших жен и детей. В этом смысле… исключительно по вине Англии война обрела формы, которые, как считалось, были невозможны со времен расовых и религиозных войн. Эффект этих терроризирующих налетов — психологический, моральный и материальный — таков, что его необходимо ослабить, если не представляется возможным устранить полностью».

Состояние морального духа немцев в результате поражений и бомбардировок 1943 года было недвусмысленно обрисовано этим авторитетным нацистом, который на сей раз выступал от лица фюрера: «Дух разрушения ощущается в нашей стране то тут, то там. Разные трусливые элементы ищут выхода или того, что они называют «политическим решением». Они заявляют, что мы должны приступить к переговорам, пока у нас еще кое-что есть».

Но дело было не только в «трусливых элементах». Сам д-р Геббельс, наиболее верный и преданный до фанатизма из последователей Гитлера, как об этом свидетельствует его дневник, искал выход еще до конца 1943 года, напряженно размышляя не столько о том, следует ли Германии вести мирные переговоры или нет, сколько о том, с кем их вести — с Россией или с Западом. Он не вел разговоры за спиной Гитлера о необходимости поисков мира, подобно некоторым. У него хватало смелости и откровенности, чтобы изложить свои мысли непосредственно Гитлеру. 10 сентября 1943 года, находясь в ставке Гитлера в Растенбурге, куда его вызвали в связи с известием о капитуляции Италии, Геббельс впервые затронул, как отмечено в его дневнике, вопрос о возможных мирных переговорах. «Проблема состоит в том, к какой стороне нам надлежит обратиться сначала — к Москве или к Англии и Америке. Во всяком случае, трудно успешно вести войну против обеих».

Он замечал, что Гитлер обеспокоен перспективой вторжения союзников на Западе, так же как и «угрожающей обстановкой» на русском фронте: «Удручающим обстоятельством является то, что мы не имеем ни малейшего представления о резервах, которые приберег Сталин. Я очень сомневаюсь, сможем ли мы в этих условиях перебросить наши дивизии с Востока на другие европейские театры военных действий».

Записав в секретном дневнике некоторые из своих собственных идей, которые еще несколько месяцев назад казались ему изменническими и пораженческими, Геббельс обратился к Гитлеру.