Взлет и падение Третьего рейха - Уильям Ширер

Ширер внимательно наблюдал за торжеством национал-социализма, анализировал причины этого «триумфа воли» и пытался предугадать последствия, которые представлялись ему в то время грозными, но отнюдь не неизбежными. Можно с полным основанием сказать, что он любил Германию и немцев. Это не значит, что он не видел негативных черт национального характера. В его дневнике можно найти иронические и даже убийственно саркастические замечания о немцах, но в этом отношении он не щадил ни одну нацию. «Они одеваются хуже англичанок», — написал он о немках. Чего он никогда не позволял себе, так это обвинять весь немецкий народ скопом в победе нацизма. Ширер решительно оспаривает распространенный по сей день миф о том, что немцы должны винить самих себя, потому что они будто бы дружно проголосовали за Гитлера. Большинство немцев, доказывает он с цифрами в руках, никогда не голосовало за нацистов. Гитлер пришел к власти в результате закулисного сговора, а не народного волеизъявления.

Вместе с тем было бы нелепо отрицать наличие у Гитлера мощного энергетического поля, харизмы, которой немногие могли противостоять. Он завораживал своими неподражаемыми интонациями, пленял своей неколебимой убежденностью. Недаром, кстати, фюрер так стремился лично встретиться с Черчиллем, а Черчилль упорно отказывался — боялся обольщения. После войны написано немало исследований о природе этого гитлеровского шарма, но Ширер был одним из первых независимых наблюдателей, описавших эффект воздействия Гитлера на аудиторию.

Впервые Ширер увидел его в сентябре 1934 года в Нюрнберге, на первом после прихода к власти съезде нацистской партии. «Он был одет в поношенную габардиновую полушинель, — записывает Ширер. — В лице ничего особенного, я предполагал, что оно у него более волевое. Мне никогда не понять, какие тайные источники он вскрыл в этой истеричной толпе, чтобы она так бурно его приветствовала». Но уже на следующий день в дневнике появляется запись: «Кажется, я начинаю понимать некоторые причины поразительного успеха Гитлера».

В марте 1938 года он оказался в нужное время в нужном месте — стал свидетелем аншлюсса Австрии. Именно в те дни родился новый жанр радиожурналистики: прямой репортаж с места события, причем в эфир в пределах одной получасовой программы вышли корреспонденты американских газет в крупнейших европейских столицах. Сегодня благодаря спутниковым каналам связи, оптико-волоконным линиям и цифровому звуковому сигналу это самый обычный формат, но в те годы он был новаторством. (Сила воздействия прямого эфира на публику была столь велика, что режиссер Орсон Уэллс в октябре того же года сделал для CBS инсценировку научно-фантастического романа Герберта Уэллса «Война миров», повествующего о нашествии на Землю марсиан, в жанре репортажа, чем спровоцировал панику на улицах американских городов.)

Вскоре Ширер с семьей вернулся в Берлин. Прирожденный репортер, он не сидит на месте, а постоянно колесит по Европе: ему необходимо своими глазами видеть происходящее, ощутить атмосферу столиц, в некоторых из которых дышать становится все труднее. Личные свидетельства Ширера имели значение и в те дни, и остаются таковыми до сих пор.

В августе 1939 года, перед самым началом войны, Ширер едет в Данциг, немецкое население которого, по словам нацистов, терпит притеснения от поляков. «Город полностью нацифицирован», — записывает Ширер. Поскольку в Данциге ему, как он подозревает, не дадут выйти в эфир, он едет в Гдыню, польский порт неподалеку, и передает свой репортаж с тамошней радиостанции.

В октябре по дороге в Женеву, куда он отправил семью, Ширер видит из окна вагона французские пограничные укрепления вдоль Рейна — участок знаменитой линии Мажино. Война идет, но ни с той, ни с другой стороны границы не раздается ни единого выстрела.