Кукушата Мидвича. Чокки. Рассказы - Джон Уиндем (1951-1963)

– До сих пор нам везло, – говорил Уиллерс, – но это уже вторая попытка самоубийства за неделю. В любой момент могут произойти другие, и, возможно, более успешные. Нам нужно внести ясность и ослабить нынешнюю напряженность. Оттягивать дальше нельзя.

– Что касается меня, то я бы предпочел ясность. В чем, собственно, дело? – спросил Зиллейби.

Уиллерс посмотрел на него с удивлением, потом долго тер лоб.

– Извините, – сказал он. – Я за эти дни совсем замотался. Забыл, что вы можете и не знать. Речь идет об этих необъяснимых беременностях.

– Необъяснимых? – поднял брови Зиллейби.

Уиллерс постарался как можно яснее изложить, почему они необъяснимы.

– Вся история настолько загадочна, что и мне, и викарию пришлось обратиться к гипотезе, будто они связаны с другим загадочным явлением, которое тут произошло, – с Потерянным днем.

Несколько секунд Зиллейби внимательно изучал лицо доктора. В чем он мог не сомневаться, так это в неподдельности беспокойства последнего.

– По-моему, весьма странная гипотеза, – произнес он осторожно.

– А ситуация еще более странная, – ответил Уиллерс. – Однако с этим можно подождать. А вот кто не может ждать, так это множество женщин, находящихся на грани истерии. Некоторые из них – мои пациентки, другие станут ими в ближайшее время, и если нам не удастся немедленно устранить состояние напряженности… – Он не закончил фразу и покачал головой.

– Множество женщин? – повторил Зиллейби. – Звучит немного туманно. Сколько?

– Точно сказать не могу, – признался Уиллерс.

– Ну, а примерно? Надо же знать, с чем мы имеем дело.

– Я бы сказал… от 65 до 70.

– ЧТО?! – Зиллейби ошеломленно уставился на врача.

– Я же сказал, что это чертовски сложная проблема.

– Но если вы не уверены, то откуда цифра 65?

– Потому что – готов согласиться, моя оценка очень грубая – она основана на числе проживающих в деревне женщин детородного возраста.

Позже вечером, когда Анжела Зиллейби, усталая и угнетенная, ушла спать, Уиллерс сказал:

– Очень сожалею, Зиллейби, что доставил вам столько неприятностей, но она все равно скоро узнала бы об этом. Надеюсь, что другие примут подобное известие хоть вполовину столь мужественно, как приняла его ваша жена.

Зиллейби скромно потупился.

– Она молодчина, не правда ли? Интересно, как такой удар перенесли бы мы с вами?

– Чертовски тяжело, – согласился Уиллерс. – Пока большинство замужних женщин сохраняют спокойствие, но теперь, чтобы избавить незамужних от нервного потрясения, нам придется огорчить состоящих в браке. Впрочем, насколько я понимаю, другого выхода у нас нет.

– Есть еще одна вещь, которая меня беспокоила весь вечер: как много мы должны им открыть? – продолжил Зиллейби. – Следует ли нам оставить кое-что в тайне и предоставить им самим делать выводы, или лучше поступить иначе?

– Да, черт побери, но ведь это и в самом деле тайна, даже для нас с вами, не так ли? – указал доктор.

– Вопрос как – и в самом деле покрыт мраком неизвестности, – признал Зиллейби. – Но я полагаю, что не может быть ничего таинственного в том, что именно произошло. Вы наверняка уже сделали какие-то выводы, но умышленно уходите от ответа.

– Начните вы, – предложил Уиллерс. – Ваши рассуждения могут привести к другим выводам, во всяком случае, я надеюсь на это.

Зиллейби покачал головой.

– Выводы, – начал он и вдруг замолчал, глядя на фотографию дочери. – Господи! – воскликнул он. – Феррилин тоже… – Он медленно повернулся к доктору. – Полагаю, что вы ответите просто «не знаю».

Уиллерс медлил с ответом.

– Я не уверен, – сказал он наконец.

Зиллейби отбросил назад снежно-белую шевелюру и снова опустился в кресло. Почти минуту он молча изучал узор ковра. Потом очнулся и с нарочитым спокойствием начал: