Город-крепость - Райан Гродин (2014)

Но Лонгвей не предлагает. А даже если бы предлагал, я бы не согласился. Конечно, присоединиться к Братству – верный способ завоевать его доверие, но если я сделаю это сейчас – пройду сложную, жестокую церемонию вступления, – меня раскроют. Покрошат на маленькие кусочки и только потом убьют. Моё прикрытие не выдержит, если Лонгвей присмотрится внимательней.

Сейчас это неоправданный риск.

– Предпочитаю быть одиночкой. Меньше проблем, – легко отвечаю я, потому что это истинная правда.

– А как же другой мальчишка? Цзин?

Чёрт. Старик не лыком шит! Мне удаётся сохранить безразличное выражение лица.

– Вы сказали, для дела нужны двое, вот нас и двое. Он просто попался под руку.

– Но это ты повстречаешься с ножом, если мальчишка не принесёт мне необходимое… Ты просто попадёшь под руку.

Его последние слова повисают в воздухе, словно приманка, умоляя меня поймать крючок, биться, сопротивляться.

Опускаю взгляд на свои ноги. Пальцы напоминают мне пресноводных угрей в аквариумах рыбных ресторанов, живых, но так плотно набитых в маленький ящик, что становится непонятно, как они ещё двигаются.

Не сопротивляйся ему. Ты здесь не ради этого.

Я смотрю на пальцы и думаю об окне. О моём следующем шаге в этом сложной игре, цена которой свобода.

– Парень вернулся, – раздаётся голос охранника из главного коридора.

– Неужели? – Лонгвей откидывается в кресле, вновь принимая позу сонного царя зверей. – Что ж, посмотрим, правильно ли ты сделал, доверившись этому мальчишке.

Доверившись. Слово забавно гудит в голове, как после похмелья. Да, кажется, именно это мне и пришлось сделать. Довериться пацану. Поверить, что он придёт. Что спасёт меня от ножа Лонгвея. Сейчас посмотрим, правильно ли я поступил.

И хотя на мне плотная и даже слишком тёплая толстовка, тело всё равно охватывает дрожь.

ЦЗИН ЛИНЬ

В борделе Лонгвея гораздо теплей, чем в брезентовой палатке. Но меня всё равно трясёт. Кровь торговца исчезла с мох рук, смылась струями ливня. Но его крики всё ещё звучат в ушах. Становятся громче с каждым шагом. Приспешник Лонгвея не отстаёт от меня ни на шаг, бежит следом с самого рынка.

Я прижимаю брикет с наркотиками к груди, точь-в-точь как Чма, когда ночи выдаются слишком холодные. Трепет, дрожь, крики. Коридор всё тянется и тянется. За дверью следует новая дверь, и новая, и новая. Но, в конце концов, мы достигаем цели: кресла Лонгвея. Главарь Братства открывает налитые кровью глаза. Косится на свёрток в моих руках. На мой провал.

Не стоило вообще браться за это дело.

Дэй сидит на самом краешке дивана. Пропала его уверенная, нахальная маска, которой парень щеголял в переулке рядом с моим убежищем. Лицо приобрело зеленоватый отлив, пятнами охватывающий кожу, словно мох. Дэй выглядит так же болезненно, как ощущаю себя я.

Мне не стоит переживать о нём. Некогда, нельзя. Но вес ответственности за его жизнь продолжает давить на плечи. Стискивает рёбра и лёгкие. Напоминает, что у меня ещё есть сердце.

Пусть я могу пырнуть человека ножом, но умереть – не позволю. Не по моей вине.

– Какие-то проблемы? – рычит Лонгвей.

Во рту у меня сухо, как в пустыне. Связать слова в предложение удаётся не с первой попытки:

– Я… я н-не смог завершить обмен, г-господин. Я нашёл мужчину, который торгует нефритовыми статуэтками, и доставил посылку. Всё, как вы сказали.

– И? – Его вопрос суров. Холодит кровь. Приходится собрать всю храбрость, чтобы продолжить рассказ.

– Он не захотел отдавать мне деньги. Сказал, что заплатит позже, что вы всё поймёте.

– И ты ему не поверил?

Я качаю головой. Но вдруг торговец нефритом действительно один из близких друзей Лонгвея? Слегка подгнившая половинка апельсина, которую я съела перед тем, как прийти сюда, пытается выбраться из желудка. Цитрусовая и почти переваренная.

Лонгвей указывает на брикет в моих мокрых руках: