Взгляд тигра - Уилбур Смит (1975)

Течением меня отнесло в сторону от её курса ярдов на сто пятьдесят. На мостике толпились люди. В ярком освещении голубой шёлковый халат Мэнни Резника переливался, как крылья бабочки. До меня доносился его сердитый голос, но слов было не разобрать.

Ещё немного, и длинный луч уткнулся бы в меня холодным неумолимым пальцем прокурора. Он рыскал по воде в строгой последовательности: завершив траекторию, возвращался в исходную точку и продолжал поиск. В то мгновение, когда должно было случиться неизбежное, меня прикрыла случайно поднявшаяся волна – луч скользнул по гребню и отклонился в сторону.

С яхты меня не заметили и ушли дальше. Я лежал на воде, стиснутый спасательным жилетом, смотрел, как они удаляются, и меня мутило – и от облегчения, и от пережитого. Главное, я был свободен и беспокоился лишь о том, чтобы не окоченеть до смерти.

Я снова поплыл. Огни «Мандрагоры» становились меньше и меньше, пока не затерялись на фоне сверкающего ночным освещением берегового склона.

Мои часы остались на яхте – я не знал, сколько времени прошло, прежде чем руки и ноги потеряли чувствительность. Попытался плыть дальше, но конечности не слушались. Пришло непередаваемое ощущение лёгкости и свободы. Береговые огни померкли; казалось, меня окутали тёплые, пушистые, белые облака. «Если это конец, смерть не так ужасна, как принято считать», – подумал я и засмеялся, беспомощно покачиваясь на волнах в спасательном жилете.

Зрение куда-то подевалось, но потом я сообразил, что ослеплял предрассветный морской туман. Рассвет постепенно брал своё, и видно было футов на двадцать сквозь белую пелену.

Последней пришла в голову мысль о том, что она, вероятно, последняя, и рассмешила ещё больше. Я провалился в темноту.

Разбудили меня голоса: густой, цветистый уэльский говор – в тумане, совсем рядом. Я позвал на помощь и не поверил своим ушам – из горла вырывалось что-то вроде хриплых криков чайки.

В серой мгле проступили смутные очертания плывущей по течению допотопной, неуклюжей рыбацкой лодки. Двое мужчин, свесившись за борт, ставили раколовки. Услышав странные звуки, один поднял голову. Я разглядел бледно-голубые глаза, красное, обветренное, в глубоких морщинах лицо, кепку на голове и старую вересковую трубку в жёлтых, обломанных зубах.

– Доброе утро, – прокаркал я.

– Матерь Божья! – ахнул он, не выпуская трубки изо рта.

В крохотной рулевой рубке, закутанный в старое грязное одеяло, я прихлёбывал дымящийся несладкий чай из щербатой эмалированной кружки и трясся так, что она чуть не выпадала из рук.

Тело посинело, восстанавливающееся кровообращение вызывало мучительную боль. Мои неразговорчивые спасители вопросов не задавали – потомки пиратов и контрабандистов от рождения уважали чужие секреты и не лезли не в свои дела.

Ко второй половине дня они управились с ловушками и собрались домой. Я наконец отогрелся. Одежда просохла над плитой в маленьком камбузе, живот был набит сандвичами из ржаного хлеба с копчёной макрелью. В порту я хотел измятыми пятёрками отблагодарить за помощь, но старший из рыбаков посмотрел на меня холодными голубыми глазами.

– За спасённую в море жизнь мне всякий раз воздаётся полной мерой. Оставьте деньги себе, мистер.

Возвращение в Лондон обернулось кошмаром из пригородных автобусов и ночных поездов. На следующее утро, спотыкаясь, я вышел из здания Паддингтонского вокзала. Пара важно прогуливавшихся полицейских остановилась, изучая мою физиономию, – выглядел я как беглый каторжник.

Взглядом, утомлённым мирской суетой, таксист окинул двухдневную щетину, распухшую губу и синяк под глазом.

– Что, друг, муж вернулся раньше, чем обещал? – хмыкнул он.

Шерри Норт открыла дверь и уставилась на меня испуганными синими глазами.

– Господи, Гарри, что случилось? Ну и вид!

– Спасибо на добром слове, – сказал я. – Умеете вы человека ободрить.

Она втащила меня в прихожую.