Вкус листьев коки - Карин Мюллер (2010)

Камни сваливали в огромные бетономешалки с тяжелыми металлическими цилиндрами, добавив воды и немного ртути, чтобы извлечь золото. Спустя несколько часов оглушительного шума содержимое мешалок перемалывали в водянистую пасту, которую затем выливали в ведро. Тут наступала моя очередь: я размешивала содержимое ведер под бдительным присмотром старухи. Легкая суспензия поднималась на поверхность. Ее постепенно откачивали, оставляя лишь крупицы песка и золота. Когда на дне ведра оставалась всего лишь пригоршня воды и песка, его содержимое переливали в котел. Старуха осторожно размешивала воду, отделяя песок. Как я ни старалась, но так и не увидела ни крупинки золота среди грубого песка. Когда воды в котле осталось лишь на дюйм, старуха медленно пропустила песок сквозь три пальца. Мерцающие ртутные змейки появились откуда ни возьмись и заструились на дно котла. Старуха снова просеяла песок, и второй пузырек ртути, поменьше, опустился на дно вслед за первым. С невероятной осторожностью она отделила ртуть, собрала пузырьки старой тряпкой, отжала ее и поднесла к свету слоистый серебряный шарик, после чего торопливо сунула его за пазуху.

– А что дальше? – спросила я.

Ответ я узнала лишь через час работы. Шарики ртутного золота оставляли сушиться на сутки, а затем относили на крышу и помещали внутрь маленькой печки. Каждый шарик нагревали под карбидной лампой, чтобы выпарить ртуть. Когда маленькие шарики остывали, они были уже не серебряного, а сверкающе-золотого цвета.

– Зачем так мучиться и лезть на крышу, чтобы там сунуть шарики в печку?

– Ртуть очень ядовита, – ответил муж старухи и провел ладонью у глаз. – Вызывает головокружения, мигрени.

Он показал мне трехфутовую трубу, которая подсоединялась к печке.

– Вентиляционная труба.

Я задумалась, сколько людей умерло, прежде чем они решили приварить к печи трубу, и это в городе, где каски были никому не нужным излишеством.

Но ртутные пары не исчезали сами собой – ведь таких печей в Намбихе были дюжины, и все изрыгали токсичный дым. Последствием этого была не только головная боль. Мышечная дрожь, онемение, ухудшение зрения и на последней стадии – отказ почек и смерть. Особенно рисковали дети. Ртутные отходы дробилок сливались прямо в реку, которая была источником питьевой воды для всего города.

Тем вечером я сидела на своем балконе из гнилых досок и смотрела, как заходящее солнце заливает железные крыши золотым светом. Намбиха была прекрасна – и смертельна. И вовсе не из-за отчаянных бандитов, о которых предупреждали путеводители, – напротив, в Намбихе даже конченые алкаши относились ко мне уважительно. Нет, главной опасностью были шахты без подпорок, самодельный динамит, сама обстановка прииска, где каждый мог прийти и застолбить себе участок. Неизбежная катастрофа была всего лишь вопросом времени; в любой момент еще тысяча душ могла присоединиться к тем, кто уже почил в этом аду. А снаружи – ветхие мостки, кишащая паразитами вода, пропитанный ртутью воздух.

Даже под покровом ночи люди не были в безопасности. Несколько лет назад в период сильных ливней дожди смыли целый склон, похоронив восемьсот спящих горожан под удушливым одеялом мутной жижи. Почти полгорода погибло в ту ночь. Когда люди рассказывали мне об этом, их лица теряли всякое выражение – как лица рабочих у входа в шахту. И они неизменно пожимали плечами. «На склоне построили новые дома. Иногда трупы всплывают, и мы их хороним». Мне показали то место, но среди грубо сколоченных лачуг я не увидела ничего, что напомнило бы о трагедии. Катастрофы случаются, но жизнь идет своим чередом. Ведь золото никуда не делось.

Три дня мы питались концентратами, и наконец даже Джон решился вынести вонь свиного жира, лишь бы найти что-нибудь свежее и вегетарианское. Мы спустились по лестнице на разведку.