Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей (2012)

– Возможно, чтобы наказать меня? Но если ты говоришь серьезно, то утром отсюда отходит дак-гхари, и ты через три дня будешь в Абботабаде.

– А что станется с тобой, когда я уеду? – сердито осведомился Махду, поворачиваясь к нему. – Неужто ты будешь спрашивать советов у Гул База, как спрашивал у меня? Или следовать его советам, как часто следовал моим? Кроме того, я связан с тобой обещанием, которое много лет назад дал Андерсону-сахибу, а также обещанием, данным Ала Яру. Да и узами любви тоже, которые даже крепче… Но я действительно становлюсь старым, усталым и бесполезным, и мне нисколько не улыбается закончить свои дни на юге среди идолопоклонников, чьи сердца так же черны, как их кожа. Когда настанет мой час, я хотел бы умереть на севере, где ветер приносит с гор запах снега.

– Ну, это уж будет, как Бог даст, – беззаботно сказал Аш. – Да и меня отсылают в Гуджарат не на всю жизнь, а на короткий срок, ча-ча, по истечении которого мне наверняка разрешат вернуться в Мардан. И тогда ты возьмешь сколь угодно продолжительный отпуск или выйдешь в отставку, если пожелаешь.

Махду фыркнул и пошел проследить за погрузкой собственного багажа, бормоча что-то себе под нос и явно не убежденный словами Аша.

Той ночью поезд был полупустым, и Аш с облегчением обнаружил, что занимает четырехместное купе один, а следовательно, избавлен от необходимости вести светскую беседу. Но вот колеса завращались, огни железнодорожной станции медленно поплыли назад мимо окон поезда, уступая место темноте, и Аш пожалел об отсутствии попутчика. Сейчас, когда он остался в одиночестве и праздности, оптимизм, поддерживавший в нем бодрость духа последние два дня, внезапно пропал, и он уже не чувствовал прежней уверенности, что проведет в Гуджарате всего год или одиннадцать месяцев. А что, если это будут два года, или три, или четыре? А что, если разведчики по долгом размышлении решат, что вообще не готовы взять его обратно?

Поезд грохотал и трясся, и лампа, раскачивавшаяся при каждом толчке, мерзко воняла, наполняя закрытое купе запахом горячего керосина. Аш встал, увернул фитиль, а потом снова улегся на полку в громыхающей тьме и задал себе вопрос, когда же он снова увидит Хайбер. В следующий миг у него возникло неприятное впечатление, будто в перестуке колес он слышит ответ – резкий, насмешливый голос, повторяющий с раздражающим упорством: «Никогда! Никогда! Никогда…»

Путешествие по железной дороге в Бомбей показалось гораздо более долгим, чем в прошлый раз, когда он совершал такую же поездку пять с лишним лет назад. Тогда он ехал в противоположном направлении – и в обществе Белинды, ее матери и несчастного Джорджа. Пять лет… Неужели прошло всего пять лет? По ощущениям, так все десять… или двадцать.

По идее, с той поры на железных дорогах должны были произойти значительные изменения к лучшему, но Аш не замечал особой разницы. Конечно, средняя скорость в пятнадцать миль в час являлась достижением, но вагоны оставались все такими же пыльными и неудобными, остановки в пути происходили так же часто, и, поскольку прямой поезд до Бомбея по-прежнему не ходил, пассажирам приходилось делать пересадки, как и раньше. Что же касается попутчиков (свободные места в купе недолго пустовали), то общества скучнее было и не представить. Но в Бомбее, где поезд остановился и Аш со слугами и багажом пересел в другой, идущий в Бароду и Ахмадабад, удача улыбнулась ему. Он оказался в одном двухместном купе с тщедушным, безобидным на вид джентльменом, чьи спокойные манеры и кроткие голубые глаза никак не вязались с рыжими бакенбардами и изуродованным ухом. Голосом таким же кротким, как глаза, он представился Бертом Стиггинзом, отставным офицером британского военно-морского флота, а ныне капитаном и владельцем «Моралы», небольшого торгового судна каботажного плавания, стоящего в Порбандаре на западном побережье Гуджарата.