Башня у моря - Сьюзен Ховач (1974)

Ни один народ на земле не умеет быть таким замкнутым, как британцы. Они надевают на себя броню формальностей, прячутся за кружевами изощренной вежливости, хитроумно укрываются за бесконечным числом тщательно выбранных масок… и что со всем этим делать бедному американцу, привыкшему к открытости, демократии и политической трескотне? Не удивительно ли, что американцы, сталкиваясь с таким непонятным поведением, совершают столь ужасные ошибки? Поначалу мой брат Фрэнсис считал Эдварда беспомощным и эксцентричным. Я не соглашалась, считая, что Эдвард лишь чуточку странен на манер Старого Света, но никому из нас и в голову не приходило, что за аристократическими манерами Эдварда скрывается жесткий характер, почище, чем у любого ньюйоркца, заработавшего свой первый миллион. Американцы считают, что характер есть только у тех, кто кричит громче всех, сжимает кулаки и пыжится изо всех сил, но англичане находят такое поведение очень грубым и давно уже научились искусству уничтожения противника улыбкой. Эдвард был со мной добр и предупредителен, благодушен, мягок и терпелив, но в его характере есть нечто темное, о чем я и не подозревала до свадьбы, и у него железная воля, благодаря которой он всегда добивается своего.

На самом деле Эдвард оказался совсем не легким человеком для семейной жизни, о чем женщина постарше и помудрее меня, наверное, догадалась бы задолго до того, как это пришло в голову мне.

Не знаю толком, почему он женился на мне. Эдвард, конечно, сказал, что отчаянно влюбился в меня, и я, разумеется, поверила ему; но любовь такое растяжимое слово, и мне иногда кажется, что его мотивы были такими же потаенными, как и у меня. Он не скрывал, что одинок, и, как я вскоре заметила, горько переживал неминуемую надвигающуюся старость. Он не мог влюбиться в мою внешность, потому что во время нашего знакомства я была дурнушкой, но, думаю, влюбился в мою юность. Столько язвительных замечаний отпускается в сторону стареющих мужчин, падких до молоденьких девушек, что мне постоянно хотелось отрицать значение моего возраста в наших отношениях, но, хотя возраст для меня и правда был не важен, подозреваю, что для него все обстояло иначе.

И все же после медового месяца я знала, что он по-настоящему любит меня. И я тоже по-настоящему его люблю. И когда мы наконец вернулись в его лондонский дом, никто из нас и предположить не мог, что сразу же за его порогом нас ждет вполне себе полноценная супружеская ссора.

2

Для меня супружеские ссоры были в новинку. Мои родители умерли, когда я была совсем маленькой, а потому не помню, как они общались между собой. Фрэнсис и его жена вовсе не сохли от любви друг к другу, они достигли некой договоренности, и потому их отношения внешне выглядели вполне приемлемо. Когда я росла, мне нравилось думать о себе как о несчастной сиротке, которую никто не любит, которая обречена идти по жизни, таща на себе груз безнадежности, но мое воображение, как обычно, намного преувеличивало реальность. Да, я осиротела в очень нежном возрасте, но, поскольку принадлежала к одной из богатейших нью-йоркских семей, на бедность мне не приходилось жаловаться. К тому же меня опекал заботливый брат, и из-за отсутствия любви я не страдала. Фрэнсис настолько старше меня, что я могла смотреть на него как на отца, а Бланш была почти одного со мной возраста, так что и на одиночество я не могла сетовать.