Крокодилий сторож - Катрине Энгберг (2016)

Шелест листьев и хруст гравия с каждым приземлением ноги на тропинку, его тяжелое дыхание во влажном по-утреннему воздухе. Высокие розовые облака на фоне раннего голубого неба – влажная фантазия режиссера, работающего с техниколором. Время от времени он натыкался на товарища по несчастью или на сонного хозяина, выгуливающего собаку, накинувшего ветровку прямо на пижаму, в остальном в парке Сёндермаркен было пусто, не считая звуков внутри и вокруг него. В голове бесконечно прокручивался рефрен из песни из «Моей прекрасной леди» про Аскот. Методично, привычно и стабильно.

Йеппе прекрасно знал, что пробежки – это классическая реакция на развод. Их совершают не только ради того, чтобы обрести прежнюю форму, а тем самым и большую привлекательность для нового партнера, но и как часть терапевтического процесса. Самому Йеппе это напоминало главным образом о том, как мальчишкой он сильно ущипнул себя за руку, чтобы боль от пораненной коленки была не такой пронзительной.

Что заставляет человека зарезать другого человека? Склонность причинить боль живет в каждом из нас, и мы осознаем это, даже несмотря на то что не реализуем эту склонность. Однако, чтобы покалечить кого-то таким образом, как сделал это убийца Юлии, нужен был некий порыв, неподвластный пониманию Йеппе. Он не мог подыскать этому иного названия, кроме злобы, и надеялся, что психологический портрет немного прояснит картину. Желательно – тот, который будет составлен после поимки преступника. Отдел по расследованию убийств в основном прибегал к помощи психологов для укрепления доказательной базы в делах, когда убийца уже был пойман и арестован. Иногда при вынужденном ступоре в следственной работе. Оставалось надеяться, что до этого не дойдет.

Йеппе сделал растяжку на небольшой игровой площадке с батутами и отправился домой. На участке вдоль автодороги он ускорился, этот отрезок пути с жестким асфальтом и унылой архитектурой следовало преодолеть как можно быстрее. Снаружи пустой дом из красного кирпича, окутанный утренним светом, казался вполне дружелюбным, однако стоило ему войти внутрь, как ощущение покинутости овладело им с новой силой.

В душе он схватил свой мужской орган и попробовал мастурбировать. У него не было секса с декабря, желание не приходило ни разу, и пенис, казалось, даже визуально весь как-то сжался. Может, это было побочное действие антидепрессантов, которые он принимал в течение первых месяцев. Однако потенция не вернулась, даже когда циталопрам был отложен на полку.

Все пять раз, когда руководство заставляло его («рекомендовало» – такой была официальная формулировка) побеседовать с полицейским психологом, слово «импотенция» оставалось за бортом и пряталось между другими понятиями: гневом, печалью, ревностью, оно так и не вырвалось наружу. Даже не попыталось. Йеппе не мог заставить себя говорить о том, что его действительно пугало. Одно дело – обсуждать одиночество и неудачу с незнакомцем, совершенно другое – признаться в таких деликатных проблемах, как импотенция и приступы страха, человеку, работающему с тобой в одной конторе.

*

Вскрытие было запланировано на восемь утра и проходило, как обычно, в Институте судмедэкспертизы. Йеппе припарковался на улице Фредерика V перед корпусом имени Тайлума, зданием, иронически выстроенным в виде громадной надгробной плиты посреди гравия и вечнозеленых насаждений, и вошел в темный холл. Коричневый кафель на стенах способствовал тому, чтобы и внутри здания настроение не было уж слишком светлым и легкомысленным. Матовая стеклянная дверь вела налево, в прозекторскую, которая использовалась, когда не представлялось возможным установить личность умершего иным путем. «Родственники допускаются только по предварительному согласованию» – гласила надпись на нескольких языка. Хотя и не было особой опасности, что кто-то войдет сюда без предупреждения.