Спартак - Рафаэлло Джованьоли (1874)

Носилки тронулись, предшествуемые скороходом, расчищавшим путь, и сопровождаемые конвоем из шести других рабов.

Скрывшись от глаз своих поклонников, Валерия с облегчением вздохнула и, откинув с лица покрывало, смотрела со скучающим и меланхолическим видом на мокрую улицу и на серое дождливое небо.

Спартак, стоявший с Криксом позади патрициев, видел, как Валерия садилась в носилки, и тотчас узнал в ней госпожу своей сестры. Он почувствовал легкое волнение и, толкнув локтем товарища, шепнул ему на ухо:

– Это Валерия, жена Суллы.

– Клянусь священным лесом, она прекрасна, как сама Венера!

Между тем носилки приближались к ним, и взгляд Валерии, рассеянно глядевшей в дверцу, упал на Спартака. Молодая женщина вздрогнула, словно от неожиданного толчка, и слегка покраснела. Черные глаза ее приковались к Спартаку, и, когда носилки прошли мимо, она высунула голову в дверцу, продолжая глядеть на него.

– Эге! – вскричал Крикс, от которого не укрылись эти явные признаки благосклонности знатной матроны к его товарищу. – Я вижу, любезный Спартак, что богиня Фортуна, эта капризная дама, схватила тебя за волосы, или, вернее, ты, милейший наш Спартак, схватил за косу эту своенравную богиню!.. Держи же ее крепче, дружище, чтобы не остаться с пустыми руками, когда она вздумает ускользнуть!

Последние слова были внушены ему видом Спартака, который казался потрясенным и заметно побледнел. Но он тотчас овладел собой и ответил, стараясь принять шутливый тон:

– Замолчи, глупая башка! Что ты брешешь о Фортуне? Клянусь палицей Геркулеса, ты слепее всякого андабата[7].

Чтобы прекратить этот разговор, бывший гладиатор подошел к Катилине и почтительно спросил:

– Прикажешь мне прийти к тебе сегодня вечером?

Тот обернулся и ответил:

– Разумеется, только не вечером, – теперь уже вечереет, – а позже.

Спартак поклонился и, отходя, сказал:

– Приду… позже.

Он вернулся к Криксу и стал с жаром говорить ему что-то вполголоса, на что тот одобрительно кивал. Потом оба молча направились через форум к Священной улице.

– Клянусь Плутоном, я теряю нить в лабиринте твоей души, – сказал Бестий, с удивлением смотревший на фамильярный разговор Катилины с гладиатором.

– А что? – спросил тот наивно.

– Римский патриций унижается до дружеской беседы с презренным гладиатором!

– Подумайте, какой скандал! – ответил Катилина, иронически усмехнувшись, а потом, переменив тон, прибавил: – Сегодня, когда стемнеет, я жду вас к себе. Поужинаем, повеселимся и поговорим о серьезном деле.

Тем временем Спартак с Криксом шли по Священной улице, направляясь к Палатину. Вдруг они увидели идущую к ним навстречу в сопровождении рабыни и слуги молодую, богато одетую женщину поразительной красоты. Белоснежная кожа ее, рыжие волосы, большие зеленовато-голубые глаза и удивительная прелесть всего облика заставили Крикса в изумлении остановиться и вскричать:

– Клянусь Эссусом[8], это – чудо красоты!

Спартак, шедший рядом с ним, задумчиво опустив голову, поднял глаза и взглянул на девушку.

Та, не обращая внимания на восторг Крикса, пристально глядела на фракийца, как будто стараясь различить в его лице знакомые черты. Подойдя ближе, она остановилась и сказала ему по-гречески:

– Да хранят тебя боги, Спартак!

– Благодарю, красавица, – ответил он с удивлением. – Да хранит тебя Венера Нидийская.

Девушка подошла еще ближе и прошептала:

– Света и свободы, доблестный Спартак!

Фракиец вздрогнул и, насупив брови, недоверчиво поглядел на незнакомку.

– Не понимаю твоих шуток, красавица!

– Не шучу я, и ты напрасно притворяешься: это крик всех угнетенных, а к ним принадлежу и я, греческая рабыня, куртизанка Эвтибидэ.

Она взяла большую руку Спартака и с восхитительной улыбкой пожала ее в маленьких ручках.

Фракиец снова вздрогнул и с удивлением прошептал: