Черный Город - Фернандо Гамбоа (2011)

— Ну ладно, ладно, — закивал профессор. — Спорить об этом сейчас не имеет смысла. Что произошло, то произошло… Мы, как бы там ни было, сумели оттуда улететь… Хотя, конечно, еще неизвестно, куда нас занесет ветер.

Касси, повернувшись, посмотрела на силуэты пирамид, постепенно растворявшиеся в ночной темноте.

— Лично мне все равно, куда меня занесет ветер, лишь бы только находиться подальше от этого ада.

— Могу утешить тебя тем, — сказал я, — что через какой-нибудь месяц все, что ты в этот момент видишь там, внизу, исчезнет под водой… В том числе и эти чертовы морсего.

— Не очень-то ты меня утешил, — сердито ответила Касси. — Ведь вместе с морсего исчезнут и все чудеса Черного Города. По правде говоря, мне очень и очень грустно.

— Что-то я тебя не понимаю… Неужели ты не рада тому, что мы сумели оттуда выбраться?

— Конечно, рада, — усталым голосом ответила мексиканка, — но это не мешает мне осознавать, что то, что исчезнет под водой в результате затопления, будет утрачено уже навсегда. Та стенная роспись, которую мы обнаружили, а также те росписи, которые там, возможно, имеются, но которых мы обнаружить не успели, будут уничтожены водой. А ведь в этом городе имеются такие исторические реликвии, какие трудно себе даже представить. И в первую очередь — доказательство того, что инопланетяне не только существуют, но и, возможно, сыграли ключевую роль в истории человеческой цивилизации… Хотя в данный конкретный момент для нас не так-то просто взглянуть на все это под таким вот углом зрения, но, если вдуматься, в результате затопления произойдет необратимая катастрофа, причем коснется она не только науки… По правде говоря, даже кровожадные морсего — и те не заслуживают той участи, которая их ждет. Они не виноваты, что их создали именно такими. Мне их даже немножечко жаль.

— А-а, понятно, — сказал я. — Тогда попробуй утешить себя мыслью о том, что необратимой является только смерть.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Именно то, что я сказал, Касси. То, что зачастую кажется нам необратимым, таковым отнюдь не является…

Мексиканка, почувствовав, что мне в голову пришла какая-то идея, попыталась заставить меня проболтаться, однако, как она ни старалась, ей не удалось выудить из меня ни одного вразумительного слова. Когда ей надоело слушать мои уклончивые ответы, мы с ней, как и профессор с Валерией, погрузились в напряженное молчание. Тишину нарушали лишь завывания ветра да поскрипывание строп, соединявших наши подвесные системы с дирижаблем.

Хотя я ужасно устал, а раны на моей ноге очень сильно болели, тем не менее на душе у меня стало как-то удивительно спокойно. Оглянувшись назад, на уже исчезнувший в темноте Черный Город, я стал размышлять над теми невероятными событиями, которые привели нас туда, и над всем тем, что мы там увидели. Я думал об ужасных морсего, являющихся одновременно и палачами, и жертвами — жертвами тех, кто их такими создал, — о развалинах неизвестной цивилизации, существовавшей тысячи лет назад, о наемниках, присланных руководством строительной компании, которое пыталось навсегда заткнуть нам рот, о трагической судьбе участников нацистской экспедиции…

Мои мысли были прерваны профессором. Повернувшись в своей подвесной системе, он окликнул меня, и я, посмотрев в его сторону, увидел, что у него на коленях лежит красный рюкзачок с тетрадями, которые, как сообщила нам Валерия, были написаны на немецком языке, но в какой-то зашифрованной форме.

— Улисс, — сказал он, — у меня есть небольшое сомнение, о котором я тебе еще не говорил.

— Если вы имеете в виду название, — я показал взглядом вверх, на дирижабль, и при этом попытался обвязать свою ногу грязным платком, чтобы сдержать кровотечение, — то я подумывал назвать его «Гинденбург»[82].