Языческий лорд - Бернард Корнуэлл (2013)

– Саксы будут умолять тебя вернуться, – заметил Финан.

– Сначала пусть расцелуют мою языческую задницу.

Ирландец хмыкнул, потом с любопытством уставился на меня.

– Вульф Ранулфсон… – протянул он. – Откуда взялось это имя?

– А почему нет? – Я пожал плечами. – Нужно было назвать какое-нибудь, так почему не это?

– Кнут Ранулфсон? – предположил Финан. – А Вульф? Мне показалось странным, что ты выбрал такое имя.

– Взял не думая, – отмахнулся я.

– Или думал о нем, – сказал ирландец. – И по-твоему, Кнут выступает на юг?

– Скоро выступит, – угрюмо обронил я.

– И саксы расцелуют твою языческую задницу. Что, если леди Этельфлэд позовет тебя?

Я улыбнулся, но ничего не ответил. Уже показалась земля, серая полоса на сером море, и я принял от Утреда рулевое весло. Мне очень часто доводилось плавать по Хамбру, но в Гримесби я еще никогда не заходил. Мы по-прежнему шли под парусом. Войдя в устье с востока, «Полуночная» обогнула длинную песчаную косу, которая называлась Вороний Клюв. Море на отмели казалось белым, и на нем четко выделялись черные остовы разбитых кораблей, но, едва мы миновали острие Клюва, волны ослабели и нас встретила река. Она была большой – ширь серой воды под серым ветреным небом. Гримесби лежала на южном берегу. Мы спустили парус, люди заворчали, продвигая в отверстия в бортах весла. Они всегда ворчат – я еще не встречал команды, которая не ворчала бы, когда надо грести. Однако парни с охотой налегли на вальки, и «Полуночная» заскользила между нагими ивами, словно вехи выраставшими из скрытых водой заиленных отмелей, где таились в переплетении черных сетей верши[2], и вот мы уже входили в гавань Гримесби, в которой расположилось с пару десятков рыбачьих лодок и с полдюжины судов побольше. Два из них напоминали «Полуночную» – боевые корабли, остальные были торговыми посудинами, и каждое пришвартовалось к длинному причалу из почерневшего бруса.

– Пристань-то сгнила, – заметил Финан.

– Вполне вероятно, – отозвался я.

За причалом лежала деревушка, бревенчатые дома которой были такими же черными, как пристань. Струйки дыма над илистым берегом выдавали места, где коптилась рыба или вываривалась соль. Между двумя большими кораблями имелся зазор – достаточный, чтобы пришвартовать «Полуночную».

– Ты ни за что не втиснешься в эту дыру, – сказал Финан.

– Неужели?

– Не ударив ни одно из этих судов.

– Плевое дело, – заявил я.

Финан рассмеялся, я же замедлил частоту гребков веслами настолько, чтобы «Полуночная» едва ползла по воде.

– Два саксонских шиллинга, что ты не сможешь причалить, не задев ни одну из тех лодок, – предложил ирландец.

– Принято.

Я подставил ладонь, Финан ударил по ней. Я приказал втянуть весла, чтобы «Полуночная» тихим ходом вошла в проем между судами. На берегу виднелись только мальчишки, отпугивающие чаек от сохнущих рыболовных сетей, но я знал, что за нами наблюдают. Удивительно, до чего хотелось показать свое мореходное искусство! Нас оценивали, хотя мы не могли видеть зрителей. «Полуночная» скользила, ее весла были подняты, так что лопасти покачивались на фоне серого неба, а нос нацеливался на корму длинного военного корабля.

– Сейчас ты его ударишь, – возликовал Финан.

Я опустил рулевое весло, с силой налег на него. Если расчет верный, мы обогнем соседа и набранного хода хватит, чтобы «Полуночная» нырнула в прогал. Если я ошибся, мы либо закачаемся на волнах, не дойдя до пристани, либо врежемся в нее под треск обшивки. «Полуночная» впорхнула в свободное пространство с изяществом, которым восхитился бы любой моряк, и едва двигалась, когда первый из воинов спрыгнул на доски пристани и поймал брошенный кормовой швартов. За ним поспешил другой, с носовым, и борт «Полуночной» поцеловал одну из свай так нежно, что корпус почти не вздрогнул. Я отпустил рулевое весло, ухмыльнулся и протянул руку:

– Два шиллинга, ирландский ублюдок!