Грязь, пот и слезы - Беар Гриллс (2011)

Идти милю за милей по этим кочкам размером с дыню, на которых торчат пучки травы, было невероятно трудно. Положение осложнялось тем, что в темноте ты не видел, куда наступаешь, и в любой момент мог зацепиться за траву, споткнуться и упасть.

А если учесть, что большую часть болот покрывали заросли высокого камыша с острыми как бритва листьями, легко было понять, почему солдаты так ненавидят эти торфяники.

В кромешной темноте я то и дело соскальзывал с кочек, подворачивая ногу, порой по пояс проваливаясь в черную и смрадную тину.

В конце концов мы спустились с высокогорного плато и оказались перед забором, который окружал территорию фермы.

Нам велели соблюдать тишину – фермер имел обыкновение прогонять спецназовцев со своей земли выстрелами из ружья. Настороженно прислушиваясь к малейшему звуку, мы с оглядкой обогнули дом и вышли за пределы фермы.

В результате финального стремительного марш-броска по темным лесным тропинкам в 3:00 ночи мы достигли места назначения.

Нам предстояло три часа отдыха в лесу.

Для меня за все время процесса отбора самыми неприятными были именно эти бессонные часы, когда мы, насквозь промокшие и замерзшие, сбивались в кучу и ждали, когда же раздастся команда идти дальше.

Усталость и боль пронизывали каждую клеточку твоего тела, распухшие колени и ступни жгло огнем, безумно хотелось просто растянуться и заснуть. Но перерывы между маршами редко длились дольше трех часов, для полноценного отдыха их было мало, а главное – за это время мы успевали утратить бодрость и боевой настрой.

Так что отдых сводился к тому, что мы только мерзли и коченели, чувствовали себя совершенно невыспавшимися и измученными – убийственное сочетание.

Наши инструкторы это знали.

Требовалась невероятная сила воли, чтобы ты, промокший и замерзший, сумел заставить себя снова и снова упорно продвигаться вперед по гористой местности в полной темноте, а ведь именно этого от тебя и добивались.

В эти несколько часов передышки я старался чем-нибудь занять себя: осматривал мозоли на ступнях, заклеивал их пластырем, что-нибудь съедал и разогревал какой-нибудь напиток. Но потом оставалось только лежать и со страхом ждать команды построиться для утренней тренировки.

Каждую неделю эти утренние тренировки становились все тяжелее.

Итак, на следующее утро в предрассветной мгле мы выстроились в шеренгу. Ребята топали и шаркали ногами, разминая застывшие ноги, и выглядели бледными и изнуренными. А жаждущие нашей крови инструкторы бодро расхаживали перед нами.

Ровно в 5:55 раздался приказ:

– Следовать за нами и не отставать. На этой неделе вы показали ужасные результаты, так что придется вам за это поплатиться.

Инструктор направляется по лесной тропинке, и, взвалив на спину свои рюкзаки, мы пускаемся вдогонку. Затем он ускоряет шаг, и, чтобы не отстать от него, нам приходится бежать, но долго бежать с таким грузом на спине практически невозможно.

Через пятнадцать минут мы уже задыхаемся и обливаемся потом, стараясь выдержать заданный темп, который инструктор не сбавляет даже через полтора часа.

По дороге беспорядочная, растрепанная колонна стонущих, измученных рекрутов растягивается примерно на милю. Уже светлый день, и все едва держатся на ногах.

Я заставляю себя кое-как тащиться, преодолеваю последний этап марша и прихожу к финишу где-то в середине колонны. Но я окончательно выдохся. Сил у меня больше нет, нет, и все тут! Если бы меня попросили пройти еще пятьдесят ярдов, я одолел бы их с огромным трудом.

Я стоял, пошатываясь, от моего разгоряченного тела шел пар, и вдруг услышал, как один из рекрутов начал втихомолку проклинать все и ругаться.

– Ну, с меня хватит, – бормотал он. – Это же полный бред. Это не служба, а просто садизм какой-то! – Он посмотрел на меня. – Человек не создан для такого труда. С нами обращаются, как с вьючными мулами, но в конце концов даже они подыхают от такой нагрузки.