Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни - Норман Оллестад (2009)

Судя по безразличному выражению лица, Ника нисколько не позабавила мамина реплика. Его волнистые волосы вздыбились надо лбом и в сочетании с усталыми, тусклыми глазами придавали ему немного неряшливый вид.

– Переключи обратно, – велел он.

– Не переключу, – сказал я.

Ник наклонился вперед и одним движением поднялся с кресла. Отхлебнул вина.

– Чи-коп-ски!

Я бросился к Санни и прижался к ней. Ник отодвинул собаку и навис надо мной, схватив за плечи. Санни лизнула его в руку, а меня в лицо. Ник растопырил пальцы, как безумный пианист, и начал тыкать меня в грудь.

– Там-тадам-там-тадааааам, – пропел он. Меня замутило от винного духа, и я отвернулся.

Колени Ника придавили мне руки, а на грудь и ребра сыпались тычки.

– Там-тадам-там-тадааааам! Чикопски будет играть до тех пор, пока ты не пообещаешь переключить канал, – объявил он.

– Мам, я не могу дышать! Скажи ему, чтоб перестал!

– Ник, он не может дышать. Перестань.

– Повторяй за мной, – сказал Ник, не прекращая «играть».

– Ладно! Ладно!

– Я больше никогда не буду перечить Нику.

– Я больше никогда не буду перечить Нику, – повторил я.

Он отодвинулся и убрал руки. Глядел он куда-то вдаль.

– Пусти, дай мне переключить канал, – сказал я.

Ник застыл, взгляд его фокусировался где-то очень далеко, словно он увидел призрака в глубине ковра. Я не собирался ждать, пока он поднимется, и выскользнул. Мои шорты сползли с пояса, и тут внимание Ника привлекла малиновая отметина у меня на бедре. Глаза его округлились.

Я быстро подтянул шорты, избегая его взгляда, и переключил телевизор на спецвыпуск об уотергейтском скандале.

– Вот, – сказал я. – Помыть посуду?

– Это будет очень мило с твоей стороны, Норман, – ответила мама.

– А вы пока посмотрите спецвыпуск, – добавил я.

Ник по-прежнему стоял на коленях, свесив руки вдоль тела и наклонив голову. Было видно, как в такт дыханию вздымается и опускается его спина. Я пошел на кухню и начал намыливать посуду, слушая, как Никсон и другие злоумышленники отрицали свою причастность к вторжению в отель. Вдруг в телевизионную болтовню врезался голос Ника – я разобрал слово «скейтборд». Потом специалисты, проводившие расследование, говорили о том, что на самом деле происходило тогда в Белом доме – это называлось укрывательством. Ник не позвал меня в гостиную, его голос больше не вклинивался в звук телевизора, и я решил, что все в порядке. Когда я заканчивал с посудой, Никсон произносил свою «Речь о Чекерсе»[10], а потом показывали какие-то секретные пленки.

Ник прикурил косяк и с ненавистью уставился на экран. Он снял рубашку. Я прошелся перед телевизором.

– «Уотергрейт» то, «Уотергрейт» се, – проговорил я. – Как же он меня достал!

Ник заморгал, словно пытаясь сфокусироваться на моей фигуре на переднем плане.

– Ты и понятия не имеешь… – сказал он.

– О чем? – спросил я.

Он внезапно разъярился и вскочил с кресла.

– А знаешь, почему из всех людей именно тебе как раз и нужно на это смотреть?

Мое лицо было на одном уровне с его голым животом. Атмосфера в комнате изменилась. Теперь она сгустилась вокруг меня.

– Я иду спать, – заявил я.

Но Ник схватил меня за руку, и его пальцы впились в меня до самой кости.

– Ай, больно! – вскрикнул я.

– Вот это точно. А теперь ответь на мой вопрос…

– На какой?

– Почему из всех людей именно тебе нужно смотреть на падение президента Соединенных Штатов?

– Я ведь уже видел все это пару лет назад, – ответил я.

– Ну что ж, придется посмотреть еще разок. И знаешь почему?

– Нет, – сказал я.

– Ты это слышала, Джан? Держу пари, ты тоже не знаешь.

Мама убирала со стола. Она прошла под аркой, соединяющей кухню и гостиную, и остановилась.

– Не знаю чего?

– Тебе бы лучше меня послушать. В этом-то и проблема. Ты никогда меня не слушаешь.