Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни - Норман Оллестад (2009)

– Нет, ну ты подумай! – отозвался отец, и мы захохотали, как две обезьянки.

* * *

Утром боковой ветер разогнал массивы волн до мелкой, не выше 30 сантиметров, ряби. Мы уехали оттуда, и в Бахе нам больше нигде не встретилось хорошей волны. Все утро мы двигались через однообразную пустыню и наконец припарковались на утесе, покрытом песком и пылью. Ни кустов, ни травы, ни цвета – кроме изумрудного моря внизу. От одного взгляда на него я ощутил прохладу.

– Хорошо, что мы поймали вчера те волны, – сказал отец.

– Да уж получше, чем целый день сидеть в раскаленном грузовике, и куда ни глянь – везде одна пыль.

Он рассмеялся.

– А ты когда-нибудь попадал в «трубу?»[22] – спросил отец. – Чем-то похоже на полет по глубокой целине…

– Правда?

– Ага. Хотя это совсем другое, но чувство – то самое.

В сапфирово-синих глазах отца плясал дикий огонек. Он увидел его во мне, а я в нем – воспоминание о том чувстве, когда паришь в невесомости, и на кончике языка медовая сладость, и чистая, красная кровь наполняет сердце, и тебя несет и несет поток ангельской музыки, прозрачный горный воздух.

– Может, и для тебя найдется пара труб, Малыш.

– А что будет, если не удастся выбраться из трубы?

– Разобьешься.

Долгий серьезный взгляд подчеркнул значимость этих слов.

* * *

В тот вечер отец был сам на себя не похож. Мы поужинали в городке, где было полным-полно мексиканских туристов, и он хмуро разглядывал людей, снующих по мощенной булыжниками улочке. Мне показалось, что отец заглядывается на женские попки. Он сказал, что неважно себя чувствует, и поужинал апельсинами и свежим чесноком с сыром.

– Ты грустишь из-за Сандры?

– Да нет… Просто пытаюсь не разболеться.

– А она будет в городе, когда мы вернемся?

– Не знаю. Надеюсь, что да.

В номере мы включили вентилятор, купленный в местном хозяйственном магазинчике – грязном, сыром помещении с кучей пустующих полок. Он был частью надломленного мира – мира недостроенных зданий и недоделанных дорог. Мы сидели голышом на кроватях и попеременно ловили струи воздуха из вентилятора. Отец настроил гитару, которая изрядно поползла от жары, спел «Голубые глаза, плачущие под дождем» Вилли Нельсона и выключил свет.

* * *

На следующий день мы загрузились на паром и поплыли через море Кортеса. Я решил, что единственный плюс восемнадцатичасовой переправы – идущая от воды прохлада. Отец играл в покер с одним доктором из Скандинавии и его хорошенькой женой. На столе перед ним росли стопки банкнот в 1000 и 10 000 песо. Я подумал, уж не пытается ли он произвести впечатление на супругу доктора. У нее были очень светлые волосы и зеленоватого оттенка глаза – полная противоположность

Сандре.

На заходе солнца появились дельфины – они катались на волнах, расходящихся от

носа парома. Это зрелище загипнотизировало меня. Дельфины – вот лучшие в мире серферы!

Посреди ночи я внезапно проснулся. Отец сворачивался клубочком на своем конце скамьи, и его макушка оказалась рядом с моей. От него странно

пахло.

– Что это за запах? – поинтересовался я.

– Ну, последние дни мы с тобой изрядно потели, – ответил он.

– От тебя пахнет как от той женщины, – сказал я.

– Когда ты пошел спать, мы с ней немного потанцевали, – сообщил отец. – Видимо, я пахну ее духами.

– А где был муж?

– Он тоже танцевал.

«Ну да, конечно», – подумал я.

* * *

Наутро мы сошли на берег в Масатлане, где вместо полыни змеились густые заросли. Холмы были покрыты темно-зеленой растительностью, источавшей запах влажной земли. «Вот это настоящая Мексика», – подумал я.

Мы поехали по трассе на юг и остановились у первого же серф-спота. На пляже светловолосый серфер, явно американец, натирал воском свою доску.

– Посторожи машину, – бросил мне отец, подбежал к парню и заговорил с ним.

Вернулся он, сияя.