Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни - Норман Оллестад (2009)

В День благодарения я скатился по снежному карнизу Мамонтовой горы, который вызывал всеобщий страх: гребень высотой в три-пять метров нависал прямо над склоном. Я рассекал снежный наддув, то предательски ухавший вниз, то взмывавший вверх. Отец решил, что для меня это очень полезно, и мы проездили там целый день.

По пути домой отца одолел приступ малярии, которую он подцепил еще в 50-х, когда работал в Индии. Во время приступов на него часто нападала сонливость. Вот и сейчас он сказал, что вздремнет одним глазком. Как бывало уже не раз, я взялся за руль, а папа продолжал равномерно давить на педаль. Если впереди появлялась машина, я будил отца – хотя, по его словам, он всего лишь дремал одним глазком. Я не видел в этом никакой опасности. После короткого сна отец всегда чувствовал себя великолепно, и я гордился тем, что дал ему немного отдохнуть.

* * *

Я доделал уроки как раз перед началом сериала «Все в семье». Мама приготовила стейк и подала его с коричневым рисом и салатом из грецких орехов и авокадо. Потом пришел Ник и переключил канал, чтобы посмотреть специальный выпуск новостей. Он ел свой стейк обеими руками и загребал рис большой сервировочной ложкой.

Ближе к концу новостей Ник повернулся ко мне.

– Перестань чавкать! – сказал он.

Я начал жевать медленнее и старался не открывать рот, чтобы оттуда не слышалось никаких звуков. Во время рекламной паузы Ник пересказал прочитанную где-то статью о хороших манерах – если не усвоить их с детства, то из тебя вырастет жуткий невежа.

– Больше никогда не ешь руками и чтобы никакого чавканья! – объявил он.

– Посмотри на себя, Ник! – сказала мама.

– Речь идет о Нормане. Хватит выгораживать его!

– А где, по-твоему, он набирается дурных манер?

– Ты права, – признал Ник. – Но пришло время взять ситуацию под контроль.

Он говорил так, как будто речь шла о серьезной опасности. Интересно, как бы он отреагировал, увидев, как я торчу вниз головой в той яме под деревом, или скатываюсь по ледяной кромке, или погружаюсь в трехметровые волны. Вот это действительно было опасно…

Мама дала мне вазочку мороженого с шоколадным сиропом. Мы смотрели ситком, и я ел десерт, а Ник выпил первую рюмку водки.

– Черт тебя дери, Норман! – рявкнул он через несколько минут.

Рука, держащая ложку, замерла на полпути. Рот у меня был открыт. Я опять чавкал.

– Извиняюсь, – сказал я.

– Иди в дальнюю комнату.

– Я больше не буду! Извиняюсь. Я хочу досмотреть до конца.

Ник схватил меня за руку и втащил в дальнюю комнату вместе с вазочкой.

– Если не можешь не чавкать, значит, будешь есть отдельно, – сказал он. – Пока не научишься.

Мороженого мне расхотелось, и я спустился в свою комнату. Я дрожал всем телом, включил обогреватель и с головой забрался под одеяло.

На следующий день по дороге к автобусу кто-то из местной компании начал задирать одного парнишку из нашего класса. Это был Тимоти – робкий мальчик, который никогда не поднимал глаз, говорил себе под нос, сидел один, а на переменках читал комиксы. Он напоминал побитую собачку – примерно так я ощущал себя вчера вечером. Один из компашки крикнул ему через улицу:

– Эй, Тимоти-Дерьмимоти!

Все засмеялись.

Тимоти и не взглянул на него, а просто остановился, дожидаясь, пока мы уйдем вперед. Я оглядывался на него завороженный. Он тоже всего боялся, как и я, только не пытался это скрыть. Может, у него тоже был жестокий отец или отчим? Мне захотелось перейти на ту сторону и пойти рядом с ним. Но я тут же отказался от этой идеи и первым прибавил шагу.

В конце недели Ник опять наказал меня за чавканье, и я ужинал один в дальней комнате. После еды Ник вручил мне какую-то бумажку.

– Это договор, – сказал он.

Я равнодушно посмотрел на листок.

– Прочти.