Дворец ветров - Мэри Маргарет Кей (2012)

Уолтер всегда хотел стать солдатом. Героями его детства были Иисус Навин и Давид, Александр Великий и Руперт Рейнский[32], и он грезил единственно о славе, добытой на полях сражений. То были тайные мечты, и он никогда не предполагал, что однажды поделится ими с кем-либо. Однако он разговаривал о них с Ашем, причем без всякого смущения, и воспринимал насмешки и поддразнивания с неизменным добродушием.

– Твоя беда в том, Уолли, – сказал Аш, – что ты родился слишком поздно. Тебе следовало бы быть конным воином средневековья. Или одним из рыцарей Генриха в битве при Азенкуре. Но теперь не осталось стран, которые нужно завоевывать, а в современной войне нет места романтике и рыцарству.

– В Европе, возможно, и нет, – согласился Уолли. – Но именно поэтому я захотел служить здесь. В Индии все не так.

– Ты сам в это не веришь.

– Но ведь это правда! Иначе и быть не может в стране, где орудия до сих пор таскают слоны и солдаты полка вроде твоего соревнуются за честь служить в нем. Ваши совары и сипаи не жалкие пешки или какие-нибудь подонки общества из трущоб больших городов типа Лахора и Пешавара. Они йомены – благородные искатели приключений, которые служат во имя чести. Это великолепно!

– Вижу, ты безнадежный идеалист, – сухо заметил Аш.

– А ты прирожденный циник, – отпарировал Уолли. – Разве тебе никогда не хотелось штурмовать неприступную крепость или защищать заведомо обреченную? Мне так очень хочется. Я бы хотел возглавить кавалерийскую атаку или вести отряд на выполнение какого-нибудь опасного задания. И я бы хотел, чтобы мои соотечественники помнили таких людей, как Филип Сидни и сэр Джон Мур. И вон того героя – «Никалсейна»…

Они совершали конную прогулку по открытой местности к западу от Пинди, и Уолли выбросил вперед руку, указывая на каменистый холм на горизонте, увенчанный гранитным обелиском памяти Джона Николсона, убитого семнадцать лет назад, в ходе сражения за Дели, когда он вел свои войска в наступление.

– Вот так я хотел бы умереть. Героически – с мечом в руке, ведя в атаку своих солдат.

Остужая пыл собеседника, Аш заметил, что люди Николсона тогда не пошли за ним в атаку и что в действительности он умирал в мучениях по меньшей мере три дня после того, как получил смертельное огнестрельное ранение.

– Ну и что? Он же останется в памяти другим. Более двух тысяч лет назад Александр Великий сказал… – У юноши засверкали глаза, и лицо залилось девичьим румянцем. – «Великое счастье прожить жизнь доблестно и умереть, покрыв свое имя вечной славой». Я прочитал это в возрасте десяти лет и никогда не забывал. Именно так я…

Он осекся, зябко передернувшись и застучав зубами, а Аш сказал:

– У тебя мурашки по спине бегают – оно и понятно. Что касается меня, то я предпочитаю не лезть на рожон и дожить до глубокой и ничем не примечательной старости.

– О, вздор! – презрительно бросил Уолли, твердо убежденный, что его друг истинный герой. – Становится свежо. Поскакали к дороге наперегонки.

Аш хорошо знал, что такое преклонение перед героями. Он вызывал обожание у младших учеников в школьные годы, когда входил в состав первой команды, и позже у кадетов, когда играл за военную академию, а в далеком прошлом – у маленькой девочки, «невзрачного угрюмого существа, похожего на незрелый плод манго». Аш никогда не относился к такому преклонению всерьез, и в целом оно либо раздражало, либо смущало его – или раздражало и смущало одновременно. Но восхищение Уолли он воспринимал иначе: оно грело сердце, поскольку было данью уважения настоящего друга, а не угодливым низкопоклонством подхалимов, которые восторгаются силой, ловкостью и спортивным мастерством независимо от того, уважения или презрения заслуживает обладатель означенных качеств сам по себе и умен он или глуп.