Золотой саркофаг - Ференц Мора (1932)

Второй юноша, в остроконечной шапке, сбросил с плеч пестрый плащ, и Квинтипор увидел, что у него нет левой руки. Глубоко вдохнув воздух, Варанес опустился на колени и, схватив девушку рукой за плечо, крепко прижался губами к ее рту.

– Задушишь, Максентий! – резко отвернулась нобилиссима и тотчас, смеясь, добавила:

– Нет, это Варанес!

Принцепс свирепо затопал ногами:

– Это обман! Мошенники! Я видел, как он стиснул тебе плечо, – вот ты и узнала его. Что? Верно, не только в игре приспособилась?

– Ты опять за свое, принцепс?! – холодно прервала его девушка, стараясь снять повязку. – Ну-ка, развяжи, Варанес!.. Спасибо, уже готово.

Она бросила разорванную повязку на пол и, повернувшись на бок, приподнялась на локте. Шелковый, земляничного цвета хитон скользнул с плеча, на нежной белой коже еще виднелись красные пятна – следы Варанесовых пальцев.

– Поверь, Варанес, у моей сойки и то ума больше, чем у твоего друга!

И нобилиссима послала воздушный поцелуй вверх, в сторону золотой клетки над входом, где, нахохлившись, сидела пестрая пичуга.

– Кто ты? – наконец заметила девушка Квинтипора.

Магистр, не решившийся ни убежать, ни шагнуть вперед, преклонил колено и, поднимая руку для приветствия, вытер вспотевший от смущения лоб.

– Раб императора, нобилиссима.

– Кто прислал тебя? – Темные миндалевидные глаза ее округлились.

– Его высокопревосходительство начальник дворцового ведомства велел передать принцепсу и нобилиссиме…

Девушка перевела взгляд на клетку и снова занялась птичкой. Принцепс, близоруко щуря глаза, подошел к юноше.

– Что еще придумал старый евнух? Наверно, опять подцепил на невольничьем рынке какую-нибудь перепелочку? Или, может быть, мальчика?

– Их божественность повелитель и твой отец август…

Максентий наклонился и взял юношу за подбородок.

– Клянусь грациями[60], ты девчонка! Геркулесом, дедом своим, клянусь! Меня не обманет твой мужеподобный голос, плутовка!

И рука принцепса скользнула с подбородка юноши вниз. Но Квинтипор вскочил на ноги и ударил принцепса так, что тот отлетел к ложу нобилиссимы. Девушка схватила его за плечи и залилась звонким смехом:

– О, Геркулес у ног Омфалы[61]! Какая прелесть, Варанес!

Молодой перс молча отвернулся и, облокотившись на перила, стал смотреть в сад. Девушка похлопала принцепса по плечу.

– Могу поклясться, что только мой принцепс умеет падать с таким изяществом! Миленький, ну почему ты вдруг принял его за девушку? Ведь любая девушка с первого взгляда бросается тебе на шею.

Прижав к себе лошадиную голову принцепса, она ласково гладила его по рыжим волосам до тех пор, пока он, успокоившись, не поднялся на ноги и шутливо толкнул в грудь магистра, застывшего как изваяние.

– И не стыдно тебе при такой невинной физиономии иметь мускулы гладиатора? Или это во вкусе здешних танцовщиц? Что же сообщает нам старик?

Квинтипор доложил. Максентий слушал с явным удовольствием, но, когда обернулся к девушке, лицо его выражало отчаяние.

– Не везет тебе, сокровище мое, – сокрушенно сказал он. – А я решил приволочь тебе за бороду вождя язигов. Мы сделали бы его твоим евнухом, да вот видишь: мира запросил, презренный.

– Он, конечно, струсил, – задорно ответила девушка. – Но ты не горюй, принцепс: зачем мне евнух, когда есть ты.

Она коснулась обильно умащенных волос принцепса, но тотчас с отвращением отдернула руку.

– Слушай! Где твой цирюльник берет такую отвратительную мазь?!

– Это аравийский нард, – оправдываясь, пробормотал Максентий и прижался головой к шее девушки.

Нобилиссима брезгливо отстранилась и приказала Квинтипору, ожидавшему разрешения уйти:

– Подай платок. Вон, на столе, белый шелковый.

Она тщательно вытерла шею, скомкала платок и бросила его в лицо принцепсу.

– На твоем месте я приказала бы отрубить цирюльнику руку за святотатство.