Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы - Яцек Комуда (2019)

Он опустился на колени, начал стирать многолетнюю пыль. Вскоре рука его в бронированной перчатке нащупала ржавое железное кольцо – ручку от едва заметного люка. Он осторожно потянул. Железо было крепким, еще не трухлявым.

Он дернул. Люк с треском поднялся. Он взял фонарь и осторожно поставил ногу в стальной обувке на первую ступеньку лестницы. Дубовая балка затрещала, но выдержала вес мужчины в полном доспехе. Он спустился ниже, и желтоватый свет выхватил из темноты пропыленные кости, глазницы маленьких черепов, раздробленные скелеты, обтянутые высохшей, бледной, словно пергамент, кожей, остатки тряпок и лохмотьев. Мрачный подвал под башней был полон останков детей. Маленькие черепа лежали на кучах берцовых костей. Длинные светлые волосы, заплетенные в запыленные косички, переплетались с высохшими ребрами. Желтые зубки скалились на него в милых детских улыбках.

– Вы здесь, – прошептал он, очарованный. – Вы ждали меня. Да-а-а. Мои славные. Я скоро накормлю вас. Подождите.

Он быстро вернулся наверх, зажег свечу, начертил мелом пентаграмму.

Над захоронением пронесся стон. Черепа шевельнулись, затрещали.

– Идите ко мне, малышки! – прохрипел он, кладя руку на сердце – вернее, на якку, на которой огромный лев опирался о гербовый щит.

Стон стих, словно обрезанный ножом. А потом раздался шепот. Все громче, все настойчивей. Он долетал со всех сторон, грозный, враждебный, настойчивый. Он прикрыл глаза и не открывал их.

– Ступайте, куда я вам прикажу, малышки. И делайте то, что я вам прикажу. Мои малышки… Мои любимые.

Они послушались. У них не было выбора.

* * *

Подгнившая вонючая свекла ударила в доски рядом с головой поэта. Вийон заморгал, скривился.

– Промазал, жополюб ты недоделанный! – крикнул он полному господинчику с худыми, кривыми ногами, одетому в порванную йопулу и кожаный чепец, из-под которого выглядывали глазки городского дурачка. – Слышишь, лошок?! Выше целься, а то еще какому-нибудь прохожему глаз выбьешь.

Толпа мещан, собравшаяся перед поэтом, разразилась смехом, криками и свистами.

– Гляньте, люди добрые! Вот ведь конелюб в сраку деланный! – заорал толстый мужик в смердящем кожухе и измазанной навозом власянице. – Звенит, как три гроша в кошеле!

– Да это ж поэт голожопый! – загоготала толстая бабища в намётке и в пятнистом, жестком от грязи чепце, демонстрируя по ходу дела многочисленные дыры в подгнивших зубах. – Странствующий виршеплет в жопу голубленный! Эй, бродяга, поглядим, как ты посмеешься, когда к ратуше тебя поволокут.

Невысокий лохматый оборванец метнул в Вийона горсть грязи, смешанной с конским навозом. На этот раз попал прямо в нос, а учитывая тот факт, что правое плечо метателя было куда ниже левого, это можно было считать истинным чудом. Шельма присвистнул раз и другой, возбудив волну смеха среди городской черни. Сплюнул сквозь широкую щель в передних зубах.

– Ах ты ж, в морду маханный! – застонал Вийон. – Глядите, попал, честные мещане! Награду герою! Для отважного горлореза – будет славная профура! – кивнул он старой, толстой как бочка тетехе с подмалеванным да подчерненным лицом. – Эй, ты там, лахудра! Задери сорочку, чтобы поблагодарить героя, а вы, добрые мещане, носы-то позатыкайте, а то духман пойдет, как от бочки с селедкой!

– Ты, козлина, рот-то закрой! – вскинулась оскорбленная. – Ты, чертов мужеложец, в жопу ёбаный! Вот же схвачу счас дрючок да так тебе в башку твою кудлатую захерачу, что станешь ты не мужик, а дурень!