Германия: самоликвидация - Тило Саррацин (2010)

«Бедны» получатели социального пособия в Германии только при условии, если рассматривать бедность как политическое понятие, которое по содержанию отделено от своего изначально и исторически унаследованного значения. Ведущий идеолог немецкой дискуссии по проблемам бедности, кёльнский политолог Кристоф Буттервегге, косвенно признаётся, что бедность для него – понятие политической борьбы, в широком смысле нацеленное на сокращение неравенства. Буттервегге умудрился сочинить толстую книгу в 350 страниц о бедности в Германии; хотя книга и содержит множество цифр, но не приводит ни одной непротиворечивой статистики. По его собственному выражению, он – как Черчилль – верит только той статистике, которую сфальсифицировал сам. Буттервегге избегает эмпирически содержательного и измеримого определения бедности со следующим основанием: «Тот, кто хочет изменить положение бедных, правильно поступает, стараясь изменить те образы бедности, которые посредством СМИ сформированы политически влиятельными официальными лицами. Только изменив их, можно будет сократить бедность и воспрепятствовать тому, чтобы возникла новая»{78}. Буттервегге типичный представитель той касты учёных, политиков и функционеров всяческих объединений, которая добывает себе значимость тем, что определяет бедность в Германии экстенсивно, а оплакивает её интенсивно. С высоты морального превосходства и самоуверенности он и ему подобные заполняют все ток-шоу, в которых они разделывают тех, кто смеет оперировать фактами и цифрами.

Гарантированный минимальный доход в Германии не возмутительно низок, а возмутительно близок к нижнему уровню заработной платы. Хотя это и делает менее болезненным погружение в нижний слой, а существование нижнего слоя – более сносным, но и поощряет рост и укрепление этого слоя и его постепенное размежевание с остальным обществом.

Если образованная продавщица получает в месяц 1200 евро нетто, а пособие по безработице для одинокого человека составляет около 700 евро, то продавщица работает – в пересчёте на нетто-доход через социальное пособие, которое она получала бы, если бы не работала, – за почасовую оплату в 3 евро. Но если нетто-доход продавщицы слегка повысить, тогда вся пирамида доходов потеряет равновесие. Ведь если молодой, одинокий врач больницы получает, включая дежурства, около 2100 евро нетто в месяц, то доход продавщицы уже не покажется столь низким. Итак, что должно побудить рационально мыслящего получателя гарантированного государством минимального дохода действительно напрягаться в поисках работы? Если у него есть возможность от случая к случаю подработать нелегально, то он, пока у него есть уверенность, что гарантированный государством минимальный доход не будет ни урезан, ни отменён, не увидит никакого смысла в таких усилиях, разве что у него появится какая-то внутренняя мотивация непреодолимой силы.

Но для одиночки материальный вопрос не так проблематичен, как недостаток вызовов. Те, кому ещё ни разу не приходилось или не приходится приспосабливаться к требованиям рынка труда, со временем утрачивают многие компетенции, очень важные в социальном обиходе. Это относится в первую очередь к тем, кого безработица коснулась не на исходе трудоспособного возраста, в особенности к тем, кто с ней уже смирился и как бы врос в неё. И в обществе в целом проблема растущего нижнего слоя состоит не в государственном финансировании его существования – немецкое народное хозяйство в долгосрочной перспективе ещё достаточно богато, чтобы нести эти расходы, – а в постепенном отключении этого нижнего слоя от общества и в последствиях, которые вырастают из этого для всего государства, для его общественной стабильности и будущности.

Таковы структурные соображения. Взгляд на целевую группу, на её бытование, надежды и недуги вскроет совсем другие проблемы, и никакие рассуждения не заменят нам этот пристальный взгляд. Справедливо, однако, и то, что сочувствие и сострадание тоже не могут заменить структурные соображения.