Кто боится смерти - Ннеди Окорафор (2010)

К тому же мне было одиннадцать, и я еще надеялась. Верила, что смогу стать нормальной. Что меня можно сделать нормальной. Обряд одиннадцатого года – древняя и уважаемая традиция. Это мощный обряд. Он должен положить конец всем странностям, что со мной происходят. На следующий день перед школой я пришла домой к Аде – жрице, исполнявшей обряд одиннадцатого года.

– С добрым утром, Ада-эм, – почтительно сказала я, когда она открыла дверь.

Она ответила мне хмурым взглядом. Она была, может быть, на десять или двадцать лет старше мамы. Почти одного роста со мной. Длинное зеленое платье было элегантным, а короткая прическа афро – идеальной формы. От нее пахло благовониями.

– Что тебе, эву?

Я вздрогнула от этого слова.

– Простите, – я шагнула назад. – Я вам мешаю?

– Это я решу, – скала она, скрестив руки на узкой груди. – Входи.

Я вошла, мельком подумав, что опоздаю в школу. «Я по правде на это решилась», – думала я.

Ее дом из песчаного кирпича выглядел маленьким снаружи и внутри был таким же. Но каким-то образом он вместил фреску гигантской визуальной силы. Расплескавшаяся по стенам роспись не была закончена, но комната уже выглядела так, словно располагалась на дне одной из Семи рек. Возле двери был нарисован большой человек-рыба с поразительно живым лицом. Его древние глаза наполняла первобытная мудрость.

Я читала в книгах о больших водоемах. Но никогда не видела их на картинках, не говоря уже об огромной красочной росписи. «Такого просто не бывает», – думала я. Столько воды. А в ней – серебристые насекомые, черепахи с плоскими зелеными лапами и панцирями, водоросли, золотые, черные и красные… рыбки. Я смотрела и смотрела вокруг. В комнате пахло свежей краской. И руки у Аду были в краске. Я ее прервала.

– Нравится? – спросила она.

– Никогда ничего подобного не видела, – тихо произнесла я, не отрывая глаз.

– Мой любимый ответ, – ей явно было приятно.

Я села, и она села напротив меня в ожидании.

– Я… я хочу включить себя в список, Ада-эм, – я закусила губу.

Все, сказанного не воротишь, особенно сказанного этой женщине.

Она кивнула.

– Я гадала, когда ты придешь.

Ада знала, чем живет каждый человек в Джвахире. Она отвечала за соблюдение положенных обрядов в случае смертей, рождений, праздников менархе, праздников в честь того, что у мальчика ломается голос, обряда одиннадцатого года, обряда тринадцатого года – всех жизненных вех. Она устроила свадьбу моих родителей, и каждый раз, как она приходила, я от нее пряталась. Я надеялась, что она меня не помнит.

– Я впишу твое имя. Список представят Осугбо.

– Спасибо.

– Приходи сюда через неделю в два часа ночи. Надень старое платье. Приходи одна, – она меня оглядела. – Расплети волосы, расчеши и снова заплети нетуго.

Неделю спустя в два часа пополуночи я выскользнула из окна моей спальни.

Придя к дому Ады, я увидела, что дверь открыта. Я медленно вошла. В гостиной горели свечи, а мебель вынесли. Фреска Ады, почти законченная, в свете свечей выглядела как никогда живой.

Три другие девочки уже пришли. Я быстро присоединилась к ним. Они посмотрели на меня удивленно и с некоторым облегчением. Еще один человек разделит с ними страх. Мы ни о чем не говорили, даже не поздоровались, но стояли вместе. Рядом с Адой были пять других женщин. В их числе – моя внучатая тетка Абео Огундиму. Меня она никогда не любила. Знай она, что я пришла без разрешения Папы, ее племянника, не миновать бы мне беды. Четырех остальных женщин я не знала, но одна из них была очень старой, само ее присутствие вызывало трепет. Я дрожала, чувствуя себя виноватой – я вдруг утратила уверенность, что мне стоит здесь быть. На столике в центре комнаты я увидела марлю, бутылки с алкоголем, йод, четыре скальпеля и еще какие-то неизвестные мне предметы. Желудок свело, меня тошнотой. Через минуту Ада начала: