Карлики смерти - Джонатан Коу (2017)

– Пойдем. – Я снова взял ее под руку и повел к Сохо. – Знаешь, было б мило, если б ты иногда выражала свое мнение. Жить так было б легче. А не оставлять все решения на мою долю.

– Я только что выразила свое мнение, а ты стал надо мной насмехаться. Куда мы вообще идем?

– Я думал, заглянем к Сэмсону. Тебе так ничего?

– Нормально. Опять хочешь своего друга послушать, да?

– Может, он сегодня там будет, не знаю. – Тони вообще-то звонил мне накануне. Я прекрасно знал, что он там сегодня вечером играет. – А обязательно его называть «моим другом»? Ты ведь знаешь, как его зовут, правда?

Я был до того влюблен в Мэделин, что иногда, на работе, при одной мысли о ней меня била дрожь: меня трясло от паники и наслаждения, и я в итоге ронял стопки пластинок, и кипы пленок разлетались повсюду. По этой причине раньше для меня не имело особого значения, что мы с ней не очень-то ладим. Цапаться с Мэделин для меня было желаннее, чем заниматься любовью с любой другой женщиной на свете. Сама мысль о том, что мы можем быть счастливы вместе – лежать в одной постели, скажем, без слов и в полусне, – казалась такой прекрасной, но я даже начать представлять себе такое не мог. В глубине души я был уверен, что этого никогда не случится, а меж тем обмениваться с нею ворчливыми замечаниями холодным зимним вечером на том конце Сохо, что погаже, казалось достаточной привилегией. Сомневаюсь, что ей было так же; но, опять же, каково именно ей было?

Она всегда была для меня загадкой, и я не намерен разводить тут какую-то извращенную теорию, что именно это в ней меня и привлекало. Злило это меня бесконечно. Все то время, что мы с Мэделин были знакомы, меня не покидало ощущение, что она как-то не соответствует – мне, Лондону, всему свету. Я это заметил еще в первый раз, как только ее увидел: она выглядела так неуместно в том мрачном баре, где я играл на пианино. В Лондоне я жил уже почти год, и мне казалось, что эта работа станет моим первым успехом. Заведение на какой-то боковой улочке возле Фулэм-роуд, где имелся потертый кабинетный рояль, именовало себя «джазовым клубом»: я увидел размещенное ими в «Сцене»[14] объявление, и предлагали они мне двадцать фунтов наличными и три безалкогольных коктейля на выбор за то, чтобы я у них играл по средам вечером. Явился я в шесть, перепуганный до умопомрачения, зная, что мне предстоит играть пять часов репертуар из шести стандартных номеров и нескольких пьес собственного сочинения – материала было минут на пятьдесят. Волноваться мне совершенно не следовало – за весь вечер в баре появился всего один клиент. Она пришла около восьми и досидела до конца. То была Мэделин.

Уму непостижимо, что настолько прекрасно одетая женщина, да и такая хорошенькая, может сидеть весь вечер совсем одна в таком месте. Может, будь там другие клиенты, они бы попробовали ее приболтать. Вообще-то я уверен – так бы они и поступили. Ее всегда прибалтывали. А тем вечером в наличии был только я, и даже я попытался, хотя ничего подобного в жизни себе не позволял. Но когда почти час исполняешь собственную музыку для одного человека и публика в конце каждого номера хлопает и улыбается тебе, а один раз даже сказала: «Вот эта мне понравилась», как бы чувствуешь себя обязанным. Не заговорить с ней было бы грубо. Поэтому, когда настало время очередного перерыва, я взял в баре стакан, подошел к ее столику и сказал:

– Не против, если я к вам подсяду?

– Нет. Будьте добры.

– Вам взять чего-нибудь?

– Нет, спасибо, мне пока хорошо.

Она пила сухое белое вино. Я сел на табурет напротив, не желая выглядеть слишком навязчивым.

– Тут всегда так тихо? – спросил я.

– Не знаю. Я тут никогда раньше не бывала.

– Какой-то он пошловатый, нет? Для такого района, в смысле.

– Он только что открылся. Вероятно, какое-то время нужно, чтобы дела пошли.