Восставшая Луна - Йен Макдональд (2019)

«В моем положении быстро понимаешь, что для нее вообще нигде места нет», – парировала Ариэль.

Это было девятнадцать часов назад.

На протяжении первого часа они играли в вари, но Ариэль не увлеклась игрой, быстро потеряла интерес и попыталась мухлевать.

«А в чем смысл игры, если этого не делать?»

Второй час ушел на еду. Они растягивали каждый глоток и расхваливали пищу, как могли. Третий час пришлось посвятить выделительным процессам. На четвертый час они немного поговорили и погрузились в сон, нарушаемый лишь покачиванием ровера, который пробирался по усеянному камнями дну Моря Дождей. Еда, выделение, сон. Разговоры. Еда, выделение, сон. Разговоры. Ровер преодолел полюс и начал осторожно спускаться по северному краю Рождественского.

Еда, выделение, сон. Разговоры. Последнее лучше всего.

– Почему юриспруденция? – спрашивает Дакота.

– Каждый ребенок в семействе Корта проходит один ритуал, – говорит Ариэль. – Он случается во время темной Земли. Исключительно во время темной Земли. Ты выходишь на поверхность. Сам по себе, но не одинок. Есть голос. Он говорит: «Ступай за пределы света, дитя. Оставь позади страховочные тросы и запасы воздуха. Не бойся, я с тобой». Ты идешь, пока голос не прикажет остановиться. Потом он продолжает: «Посмотри вверх и скажи мне, что ты видишь». И ты говоришь: «Я вижу небо, звезды и Землю, погруженную во тьму». Голос продолжает: «Взгляни снова и скажи мне, что ты видишь». Правильный ответ, ответ Корты, звучит так: «Я вижу огни. Я вижу мириады огней на темной Земле». И тогда голос отвечает: «Мы зажигаем эти огни».

Я поднялась на поверхность в десять лет, в маленьком жестком скафандре с наклейками в виде котят и дракончиков. И голос сказал мне: «Иди вперед». Я шла, пинала пыль, прислушивалась к собственному дыханию. «Скажи мне, что ты видишь», – велел голос. Я ответила: «Ничего не вижу». Голос: «Взгляни снова и скажи, что ты видишь». Ну, я и сказала: «Вижу мертвые камни и серый реголит, вижу горящий свет, вакуум и пустоту. Вижу тишину и скуку. Вижу ничто».

Неправильный ответ. Не ответ Корта. Лукас до сих пор убежден, что я предала семью ради гламура и денег. Захотела быть обласканной обществом. Нет: я увидела в точности то же, что и он сам. Он увидел огни, я – мертвый камень. Он увидел целый мир, где можно играть, строить, творить и ломать. А я не заметила ни разговоров, ни остроумия, ни драмы. Ни людей. Как в твоей игре: скажи, что в ней веселого?

– Ты говоришь про остроумие, драмы, других людей, – отвечает Дакота. – Но сама ни разу не была в длительных отношениях.

– Похоже, ты про меня много знаешь, гази.

– Я обязана знать своих клиентов.

– А, так я клиент? Звучит по-собственнически. Что от меня нужно университету?

– У нас есть давняя традиция академического убежища.

– Которое вы предоставили Луне и мне, когда я о нем попросила. И вы лечите Лукасинью. Многовато Корта в одном полушарии. Это Луна, милочка. Никто ничего не делает даром. Вы разглядели возможность надавить на моего брата?

– Университет всегда был независим и от старой Корпорации, и от УЛА. Мы аполитичны.

– А Корты не играют в политику. Ну, до определенного момента.

Дакота откидывается на спинку сиденья.

– Полчаса до Рождественского, – говорит она.

Ариэль позволяет себе самую тонкую из адвокатских улыбок. Она пустила кровь.

– К вопросу о договорных обязательствах… А у тебя какая история, гази?

Дакота забирается на изогнутую скамью, скрестив ноги.

– Я изучала бионауку в университете. Писала кандидатскую и докторскую по редактированию генома человека. Я была великолепна. Лучшая в группе. Лучшая за годы. Скромность – убогая добродетель. Я вернулась на видимую сторону, чтобы работать посредником между «Горнилом» и Тве. Маккензи разрабатывали стратегию генной инженерии, чтобы стабилизировать генетическую линию.

– Евгеника, – говорит Ариэль. – Голубоглазые младенцы.