Трон и плаха леди Джейн - Элисон Уэйр (2006)

— Сударыня! — с жаром восклицает он. — Вы поддаетесь слабости, которая будет иметь роковые последствия! Может быть, она и невинна, но пока эта молодая леди жива, она всегда будет путеводной звездой для протестантских мятежников или для тех, кто по той или иной причине имеет счеты к вашему величеству.

— Не могу в это поверить. По всем отзывам она никогда не хотела быть королевой. Ее силой принудили надеть корону. Она бы ни за что не учинила мятежа против нас, в этом я не сомневаюсь.

— Нет, она самолично — возможно, нет. Но другие могли бы, от ее имени. Она опасна самим своим существованием.

— Я едва ли с вами соглашусь. Вспомните, что люди без энтузиазма восприняли ее коронацию. Кто же поддержит ее сейчас?

— Все, кто недоволен вами, сударыня. Вы взошли на престол под одобрение, но сегодняшнее ликование неизбежно закончится. Вам предстоит принять трудные решения. Будьте уверены, что восстановление истинной веры не встретит всеобщего одобрения в этой забытой Богом стране.

— Полагаю, что вы преувеличиваете, господин посол. Мои подданные хорошо знали о моих религиозных убеждениях, когда выступили в мою поддержку. Они знали, что будет означать мое правление. И я искренне верю, что это показывает, как они в большинстве своем желают вернуться в лоно истинной Церкви. Но я частично последую вашему совету. Чтобы вы не волновались, я пошлю на плаху изменника Нортумберленда. Суффолка я уже простила, и слова своего не нарушу. Гилфорд Дадли слишком молод, он такой же ставленник своего отца, как и леди Джейн. Они останутся в Тауэре, но казнить их я не могу.

— Ваше величество излишне милосердны, — повторяет Ренар разочарованным тоном.

— Господин посол, если бы я послала на казнь всех, кто был замешан в этом заговоре, то осталась бы без подданных, — примирительно говорю я.

— И я о том же, — произносит он. — Вот почему вы не можете сохранить жизнь леди Джейн.

— Нам придется разойтись во мнениях по этому вопросу. — Я поднимаюсь. — Простите, что вынуждена вас огорчить, но я не могу согласиться проливать невинную кровь. И это мое последнее слово.

Леди Джейн Дадли

Тауэр, Лондон, август 1553 года.

В середине августа королева покинула Тауэр и отправилась в Ричмонд; я знаю, что она уехала, потому что внезапно наступила тишина. Несколько дней спустя суд в Вестминстер-холле приговорил Нортумберленда к смерти. Говорят, он ползал на коленях, жалобно всхлипывая, признавался в преступлениях и умолял о пощаде. Его мольбам не вняли.

В последнем прошении, ища возможность смягчить сердце королевы, этот трус Дадли публично объявил о переходе в католическую веру. Но все оказалось тщетным. Сегодня он отправился на плаху. Я смотрю из окна, как повозка с его изуродованным телом, укрытым мешковиной, возвращается с Тауэр-хилл в церковь Святого Петра-в-оковах, где герцога положат рядом с Анной Болейн, Екатериной Говард и его старым врагом, регентом Сомерсетом.

— Я помолюсь о нем, — говорю я миссис Эллен. — Он был изменником, не только перед своей страной, но и перед Богом, и он навлек на меня несчастье, но его душа отчаянно нуждается в спасении. Я боюсь, что он уже испытывает муки ада.

— Он поплатился за свои преступления, — отвечает она. — Мне трудно простить ему то, что он сделал с тобой. Но я тоже стану молиться о нем.

Мы опускаемся на колени, а пустая повозка тем временем с грохотом катит по булыжной мостовой мимо открытого окна.

Позже меня навещает сэр Джон Бриджис.

— Сударыня, — говорит он. — Я к вам с хорошими вестями. Ее королевское величество приказали облегчить условия вашего заключения. Отныне вы сможете совершать прогулки вдоль крепостных стен и встречаться там с мужем, хотя вам, по очевидным причинам, не позволено развлекать его в помещении.

Я мысленно ухмыляюсь: еще не хватало подпустить Гилфорда поближе и забеременеть! У меня нет желания осложнять жизнь себе, не говоря уж о королеве!