Муссон - Уилбур Смит (1999)

Команда «Серафима» пока что не слишком ловко справлялась с делом. Хэл посмотрел назад, за корму, и увидел, какой резкий контраст с его новыми людьми представляет команда «Йоркширца» – там ставили паруса быстро и сноровисто. Эдвард Андерсон, капитан «Йоркширца», тоже наблюдал, и Хэл покраснел от стыда за неумелость своих людей.

Но он поклялся, что все кардинально изменится до того, как они дойдут до мыса Доброй Надежды.

Когда они вышли в открытые воды пролива, ветер сменил направление и усилился, превращаясь в осенний шторм.

Солнце скрылось за тучами, море обрело мрачный зеленый цвет и забурлило. Ночная темень наступила прежде времени, так что два корабля потеряли друг друга из вида еще до того, как миновали Дувр.

Несколько дней «Серафим» болтался на волнах, но, когда они наконец прошли остров Уайт, Хэл обнаружил «Йоркширца» всего в четырех милях от себя, он шел тем же курсом.

– Отлично!

Хэл кивнул и сложил подзорную трубу.

Он пока что не утвердился в своем мнении об Андерсоне. Капитан «Йоркширца», крепкий уроженец Йоркшира, краснолицый, неулыбчивый и неразговорчивый, похоже, не желал признавать старшинство Хэла над собой. Но несколько последних дней, по крайней мере, доказали, что на него можно положиться.

Хэл снова сосредоточился на «Серафиме». Команда уже лучше справлялась с делом, потренировавшись в сложных условиях, и люди вроде бы работали бодро и с охотой, как и следовало. Хэл предложил хорошее жалованье, чтобы сохранить за собой лучших, но разницу между тем, что давала компания, и своим предложением он возмещал из собственного кармана.

Как раз в это время трое мальчиков появились у сходного трапа; мастер Уэлш отпустил их с занятий. Возбужденные, они вели себя шумно и ни в малейшей мере не страдали от морской болезни, после того как море несколько дней штормило. Эболи нашел им подходящую для моря одежду еще в Лондоне, где вдоль доков расположилось множество мелких лавок. Мальчишки неплохо устроились на судне, к тому же обладали лучшей экипировкой по сравнению с той, что имелась в свое время у Хэла, когда он впервые вышел в море со своим отцом.

Старик считал, что юнца нельзя баловать, и Хэл отлично помнил свои грубые парусиновые штаны и пропитанный смолой бушлат, жесткий от морской соли, натиравший под мышками. А штаны натирали между бедрами. Хэл грустно улыбнулся при воспоминании о том, как он спал рядом с Эболи на сыром соломенном тюфяке на открытой палубе, вместе с рядовыми матросами, как ел, сжавшись под прикрытием одного из орудий, управляясь с рагу пальцами и кинжалом, как грыз твердые галеты, как пользовался для особых нужд кожаным ведром; и он ни разу не мылся от начала и до конца плавания. «Это меня немного обижало, – думал Хэл. – Но, с другой стороны, принесло некоторую пользу».

И все-таки он считал, что с молодым человеком необязательно обращаться как со свиньей, чтобы сделать из него хорошего моряка.

Конечно, и условия и обстоятельства его первого плавания с отцом были совсем другими. Старая «Леди Эдвина» была вполовину меньше «Серафима», и даже каюта его отца выглядела собачьей будкой по сравнению с просторной каютой на корме, которая теперь имелась в распоряжении Хэла.

Хэл велел рабочим отделить перегородкой небольшую часть его каюты, чуть побольше буфета для посуды, и устроить там три узкие полки, служившие теперь койками для его сыновей.

Мастера Уэлша он нанял на должность служащего при капитане, невзирая на протесты воспитателя, твердившего, что он вовсе не моряк. От него требовалось продолжать обучение мальчиков, используя собственную крохотную каюту как классную комнату.