Монологи о наслаждении, апатии и смерти (сборник) - Рю Мураками (1993)

Кейко Катаока не спросила меня, знаю ли я, где этот предел. Она сидела неподвижно, ссутулившись, невозмутимо глядя на стоявший перед ней стакан, и, похоже, не собиралась ни о чем меня спрашивать, хотя до сих пор систематически следила за моей реакцией, произнося какие-то слова, которые могли оказаться ключевыми. В профиль ее лицо показалось мне вдруг сильно состарившимся. Ей можно было дать где-то между тридцатью и сорока… Даже нет, если бы ее сейчас сфотографировали, кто угодно поверил бы, скажи вы ему, что перед вами шестидесятилетняя актриса после лифтинга, не в том смысле, что это лицо вдруг сразу лишилось всей своей выразительности, а как будто что-то глубоко въелось в кожу этого лица. Я уже решил для себя, что удовольствие и разврат слепили эту женщину, однако в этот момент я понял, что здесь было нечто другое, похожее на то, что я ощутил, впервые услышав ее голос на автоответчике. Ее присутствие разлагало меня, и я панически пытался отыскать в этом отчаянии, поселившемся в ней, то, что могло бы меня спасти. Напрасно пытался я оттолкнуть это черное желание пасть к ее ногам. В какое-то мгновение я уже решил, что она сейчас расплачется, рухнет передо мной или заорет. Но некий невидимый барьер, который отгораживал ее от меня, выдержал, и я почувствовал, что это ее отчаяние, тяжелое, как свинец, вынуждало меня отступить. Я не знал, чем помочь ей, и эта мысль была невыносима. Я сам себе был противен. Я хотел бы умолять ее наказать меня, чтобы она полностью властвовала надо мной, хотел бы дать ей право распоряжаться моей жизнью, как и моей смертью. Сила этого отчаяния, которое она противопоставила мне, подавляла мою волю и пускала по ветру все, что составляло основу моей личности. Мне казалось, что мои чувства, мой жизненный опыт, все, что я знал или полагал, что знаю, – все во мне разъедалось полчищами термитов. После всего, что она сказала, я просто не мог вот так сидеть дальше и слушать ее. Я чувствовал, что должен сделать что-то, но не знал, что. Наверное, то, что удивило бы меня самого: повалиться на пол, спустить штаны, ерзать своим членом по ковру, раскусить, разбить, разжевать стакан, из которого только что пила Кейко Катаока, или исполосовать себе грудь ножом, валявшимся тут же, у корзины с фруктами. Вот что мне хотелось сделать, и это напугало меня. Несомненно, я именно хотел показать ей, что готов отказаться от всего, чем был раньше, чем всегда была моя жизнь.

Она вновь заговорила, не обращая внимания на то, что со мной творилось.